Почти над головой захрипел репродуктор:

– Скорый поезд Санкт-Петербург – Владивостокотправляется со второго пути...

Совсем хреново. В тамбурах вагонов уже маячили проводницы,кто-то опоздавший, балансируя двумя чемоданами, галопом несся к поезду, вот ужелязгнула сцепка...

Мазур побежал, с ходу вскочил на верхнюю ступеньку, кинулсяпо коридору мимо ошарашенно взиравшей на него проводницы. Дверь их купепо-прежнему была закрыта, Мазур рывком откатил ее – пусто... Заглянул ксоседушкам – они уже оклемались, уныло сидели у столика, откупориваяочередную бутылку. Зыркнули на него недоумевающе-зло. Не вдаваясь вразъяснения, Мазур грохнул дверью, в два прыжка оказался в тамбуре. Под ногамигромко стукнуло, поезд дернулся...

– Вы девушку не видели? – быстро спросилМазур. – Которая со мной ехала?

– Не видела я никого... Мужчина! Вы чего...

Совсем невежливо отодвинув ее, уже склонившуюся было, чтобыподнять лесенку, Мазур ногами вперед прыгнул из тронувшегося поезда. Присел наполусогнутые ноги, тут же выпрямился. Успел еще расслышать удивленное оханьепроводницы – а в следующий миг ускорявший ход поезд пронес ее мимо Мазура,колеса стучали все бойчей, двери вагонов уже закрыты, вот и последний проплылмимо...

Мазур остался на пустом перроне. Он знал, что поступилсовершенно правильно: Светка никак не могла оказаться в вагоне незаметно длянего, он глаз не спускал с перрона, там один-единственный проход, подняться ввагон через другую дверь девушка опять-таки не могла: их вагон соседствует спочтовым, через него постороннему не пройти... Она о с т а л а с ь! Но за какимчертом?!

Спокойно, одернул он себя. Спокойно... В конце-то концов,вокруг – белый день. И самая что ни на есть сонная провинция, не то что военныхдействий, но даже паршивенького локального конфликта не имеет место быть... Стоверст от Шантарска. Должно же быть какое-то разумное объяснение... Не кошмарныйсон и не фильм ужасов – мирная захолустная реальность...

Вот, даже доподлинный милиционер прохаживается, он и раньшетут был, Мазур его мельком видел, когда вышел из вагона...

Он потянул сигареты из нагрудного кармана, щелкнулзажигалкой. Глубоко затянулся. Дал себе срок – подождать спокойно, вдруг дапоявится, мало ли что в жизни случается, могло примитивно схватить живот, ивместо киоска с пивом Светка оказалась в привокзальном сортирчике...

Докурил сигарету – умышленно скупыми, с п о к о й н ы м изатяжками. Прошел десяток метров и выкинул окурок в обшарпанную урну. Светка непоявлялась. А вот беспокойство крепло... В жизни такого случаться недолжно, только в кино. Впрочем, последняя мысль ни малейшего утешения непринесла. Очень уж часто с ним случалось такое, что добропорядочные гражданепривыкли видеть исключительно в кино...

Минут пять он убил, болтаясь по крохотному зальчику ирасспрашивая всех подряд – перехватил даже выходившую из женского туалета теткуи осведомился, нет ли там, в покинутом ею заведении девушки в джинсовом платье,светловолосой. Тетка вытаращилась на него изумленно, но поклялась, что никого,подходившего бы под описание, в сортире не наблюдалось.

Милиционер на перроне? А чем он может помочь? Коли уж бродитсебе спокойно, исполненный смертельной скуки, вряд ли был недавно свидетелемчего-то криминального...

Ему становилось все беспокойнее – но он держался, взял себяв руки. Вышел на крохотную привокзальную площадь с чахлым газончикомпосередине, обложенным битым кирпичом. Нет, и здесь царила та же сонная,покойная тишина. Все, кто имелся в пределах досягаемости, выглядели мирно,ничто в их поведении не давало оснований подозревать, что они с четверть часаназад стали невольными свидетелями неких криминальных сложностей...

В голове у него бессмысленно вертелись обрывки неведомо чьихстихов, неизвестно почему привязавшихся именно в этот миг: «...я наклонюсь надкраем бездны, и вдруг пойму, сломясь, в тоске, что все на свете – только песняна неизвестном языке...»

Стоп, стоп, стоп! К чему этот сюрреализм? Не произошлоровным счетом ничего н е з д е ш н е г о, потустороннего, чудесного ифантастического. Все происшедшее должно иметь самое житейское и примитивноеобъяснение. Всего-навсего заштатная деревенька с зачуханным вокзальчиком. Нивойны, ни шпионов, ни торговцев органами или ловцов белых рабынь. Не те места. Криминалздесь сводится ко взломанным ларькам и анаше в кульках из газетной бумаги, всамом крайнем случае – пальба из обрезов на танцульках или ограблениесберкассы с ломом наперевес... Спокойнее, ясно? Объяснение будет самымпримитивным, возможно, непроходимо скучным...

Стоя на низенькой ступеньке, он огляделся еще раз, со всейвозможной сноровкой. Подошел наконец автобус, дребезжащий облупленный ветерансоветской автомобильной промышленности, люди лезли в него, сталкиваясьчемоданами и сумками – но, как и следовало ожидать, Светки среди них неимелось. Вон те кусты, справа... Затошнило, отошла подальше из воспитанности...

Он кинулся туда, в просвет меж двумя корявыми кустами желтойакации. Крохотный скверик, метров десяти в длину и столько же в ширину, за ним– стена из тех же бетонных плит. Тихо и пусто, только под скамейкой дрыхнеткакой-то индивидуум, босой, в задравшейся синей майке, похожий на Светку неболее, чем Мазур – на королеву английскую. След – ложный.

Что дальше? Тот мужик в синем жигуленке, определенно местныйтаксист? Или сначала – ларьки? Покупателей тут не так уж много, Светку могкто-то и запомнить... Точно. Нужно, не мешкая, проверить, потому что другихнаправлений для поиска попросту нет, и...

Его тронули за локоть, и незнакомый мужской голос позвалнастойчиво:

– Эй, земеля!

Мазур обернулся, как ужаленный. Перед ним стоял невысокий,лысоватый мужичок, одетый с исконно славянской, исконно провинциальнойпростотой: расшлепанные сандалеты на босу ногу, тренировочные штаны с пузырямина коленях, пыльный суконный пиджачишко поверх майки. И недельная щетина,конечно, куда ж без нее такому вот индивидууму... И отчаянный запах сивухи наметр окрест.

– Ну? – нетерпеливо спросил Мазур.

Мужичонка, оглядевшись, поманил его за киоски:

– Слышь, отойдем...

– Ну? – повторил Мазур неприветливо. – Какиедела? – Бросив по сторонам столь же сторожкий взгляд, абориген подсунулсяк нему вплотную:

– Эй, ты не девку, часом, ищешь? Белобрысая такая, всяиз себя охерительная, в джинсе?

Мазур мгновенно ожил, как волк, почуявший овечий запашок.Сам наклонился к мужичку, так, что они едва не соприкасались лбами:

– Ты ее видел, мужик?

Ну понятно, что видел, иначе как бы смог описать с такой, вобщем, точностью? Абориген, сморщившись в гримасе, которую полагал неимовернохитрой, прошептал: