– Да когда он тебя достать успел, раз в году видитесь, всего два сообщения написал, и уже достал как чёрт? – спросила его Вика, попивая свой вишнёвый сок.

– Да я не об этом. Я о том, что он главное где-то там беспределит, и ещё имеет совесть проситься в наше общество.

– Да с чего ты взял? Ещё же ничего не доказано!

– Как не доказано, когда человек со стороны, можно сказать, поведал, а ведь как говориться: «Всё тайное когда-нибудь станет явным».

– Да в том то и дело, что ничего явного здесь нет.

– Ой, ну ты то Викусь не лезь, а. Ты как всегда всех оправдываешь, а потом… – сказал он, махнув на неё рукой.

– Что потом? – спросила она удивлённо.

– Ничего особенного, – слегка огрызнулся он, – просто потом оказывается, что я был прав.

– И что? Ты очень этим доволен теперь? Что изменилось? Ты что-то на этом заработал, или укрепил с кем-то свои дружеские отношения? Нет! Ты просто оказался прав! Вот именно, из-за таких как ты, на нас бывают и смотрят как на ненормальных. Ведь вроде всё, вопрос закрыт, и решения больше не требует. И ведь надо же ему вновь, всё там разворошить, расковырять, и доказать, что он был прав, из-за пяти деревянных рублей.

– Да что вы на меня напали, – возмутился он, ерзая на своём месте, – мы вообще сейчас про Славу говорим. И причём о вещах серьёзных, а не о том, что было когда-то давным-давно.

Ясно поняв, что разговор с Вовой на этом закончен, Вика лишь пожала плечами, и посмотрев на него, выражением лица, наглядно говорившим ему, о том, что тот выставил себя перед ней полным идиотом, пересела от него подальше. А Слава тем временем подошёл к подъезду, и еле успел заскочить в почти захлопнувшуюся дверь, открытую вышедшим из подъезда жильцом. Поднявшись на лифте, и подойдя к нужной двери, Слава медленно согнул ладонь своей правой руки в кулак, и аккуратно направил на кнопочку звонка костяшку своего согнутого мизинца.

Глава 8. «Святое молчание»

Весь перемотанный, с марлевой повязкой, туго наложенной вокруг лба, Слава уже лежал в палате. Смотря в потолок поблёкшим взглядом, с хмурыми, слегка сдвинутыми бровями, вспоминал он о вчерашнем. То, что произошло совсем недавно, и разделялось лишь временным отрезком, равным ночи. В лицо так и летели носы и подошвы свежей, почти не испачканной обуви. По телу пробежали мурашки, будто холодная кровь так и плескалась из ещё не зажитых ран.

– Итак, молодой человек, я спрашиваю вас ещё раз, кто же это так вас избил? – спросил его участковый, нервно расхаживающий по палате, на что Слава молчал, всё также мирно разглядывая потолок.

– Понятно, – заключил участковый, резко подойдя к его койке, и сев на стул рядом, – пятидесяти первостатейный значит, да, как и дружки наверно ваши.

– Хм! – мыкнул он в ответ, очень слабо пожав плечами, что всё также болели.

– Я всё понимаю, но вы меня тоже поймите. Это моя работа, и я отношусь к ней с полной ответственностью. И что ж вы думаете, с таким отношением к работе, имею ли я право, допускать такой беспредел. Ну не молчите, я вас прошу. Или может быть вас ваши друзья и отбуцкали?

– Хм, друзья, – промямлил Слава, больно усмехнувшись.

– Неужели? – поразился участковый, – тогда понятно, почему вы молчите. Ладно хрен с этим делом. Скажи хоть за что? Чтоб хоть по-человечески тебя понять, за что?

Слава немного покрутил головой, смотря по сторонам, будто ища глазами какой-то важный предмет, без которого он просто не может вымолвить и слова. Даже на секунду показалось, что он пьян.

– Клевета! – тихо, предельно ясно и скромно ответил он, ровно зафиксировав свою голову на выпрямленной шее.

– Клевета? На вас? – удивлённо, будто бы поразившись до самой глубины души, спросил участковый.

– Да, мне не поверили, а всё клевета, отравляющая и разъедающая светлые души, и чистые сердца. Вот и не поверили мне, из-за чего и случилось следующее, – сказал он, не отрывая своего взгляда, направленного в пустоту, после чего над ними опять повисло молчание.

Через полторы минуты участковый встал со своего места, вновь обратившись к Славе:

– Знаете что, подумайте. Еще раз подумаёте, прежде чем прикрывать этих людей. И быть вам мучеником ни к чему, ни кому это не надо, и вам тоже. Так что давайте так договоримся, я даю вам два дня. И если на третий день вы не приходите ко мне с заявлением, или не посылаете вместо себя кого-нибудь ещё, я закрываю это дело. Хорошо?

– Этим людям судья – Бог! И мне их не жалко, я не должен их жалеть, и не мне их судить. Так что пускай всё останется между нами.

– Хорошо, я не буду настаивать. В любом случае, готов вам помочь. По вам видно, точнее возможно лишь я это вижу, вы человек особенный. Кто-то бы прозвал вас гением, но в нашем мире, таких как вы, воспринимают как безумцев.

– Хорошо, спасибо!

– Выздоравливайте, – сказал участковый, аккуратно пожав руку Славы на прощанье, и вышел из палаты, столкнувшись в дверях с Гришиным, в свою очередь летящим на полных парах.

– Что случилось? – спросил Гришин, уже медленно пройдя в палату.

– Ничего страшного, небольшое ЧП.

– Опять?

– Что вам? – спросил Слава, полностью поменяв тему.

– Я по поводу поездки, она назначена уже на следующую пятницу, как вы…

– Я нормально!

– Но ваша губа?

– К понедельнику заживёт.

– Хорошо, я так понимаю, мне не стоит спрашивать, что случилось?

– Не стоит, ничего особенного.

– Ну ладно тогда Вячеслав Александрович, я тогда пожалуй пойду. Созвонюсь с вами в понедельник, выздоравливайте.

– До понедельника, – сказал Вячеслав на прощанье, после чего Гришин ушёл.

Глава 9. «Эх, Глаша»

Уже через пару дней Слава пошёл на поправку, и по собственной просьбе был выписан. Пока он ждал своего последнего осмотра, в его голову лезли одни и те же мысли.

«М-да, и главное никто, никто, абсолютно никто, кроме родителей, брата, и дяди с тётей ко мне не приехали, и не посетили. Ладно те, кто бил, но хотя бы те, кто был тогда, там, за углом. Или другие девчата, которых вовсе не было в тот день с нами. Может просто никто не знает, может им стыдно? Не знаю, теперь я знаю лишь одно – Господь со мной. Он всегда со мной. Когда мне плохо, и я не могу поделиться этим с другими,