Но разве все-таки неправильное прочтение совсем уж никогда и ни при каких условиях не может закрепиться?

Как и в прочих подобных случаях, события, вероятность которых ничтожна, все же иногда происходят. Мне известен ровно один случай такого рода. Арабский астрономический термин sämtu rra's 'зенит' (буквально: 'направление головы') был заимствован средневековой европейской астрономией в сокращенной форме semt. Но в европейских почерках того времени буква т очень слабо отличалась от сочетания ni, и иноязычное слово semt довольно часто копировали в виде ошибочного senit. А позднее из двух конкурирующих вариантов – semt и senit – постепенно победил второй (возможно, как более похожий на обычные европейские слова). Отсюда и наше зенит.

«Ну, вот видите! – воскликнет здесь удовлетворенно любитель. – Значит, все-таки бывает!»

Здесь проявляется еще одна важная особенность, резко отличающая лингвиста-любителя от профессионала. Профессиональный лингвист любую гипотезу, например, гипотезу о том или ином происхождении конкретного слова, прежде всего проверяет на то, соответствует ли она имеющимся надежным данным о том, что происходит в других случаях того же ряда. И всегда стремится к тому, чтобы его гипотеза во всех своих звеньях опиралась только на регулярные, многократно подтвержденные другими фактами звуковые и смысловые отношения, а ни в коем случае не на исключения из них.

В отличие от профессионала, лингвист-любитель либо вообще не интересуется тем, бывает ли в реальных языках то, что он предположил, либо совершенно удовлетворяется тем, что один подобный случай ему известен, – даже если этот случай представляет собой редчайшее исключение из постоянно действующего правила. Иначе говоря, любителя не волнует вопрос о том, велика или мала вероятность того решения, которое он предлагает.

Допустим, он предположил, что слово S возникло путем трех последовательных преобразований из слова R. Если выяснится, что вероятность каждого из этих трех предполагаемых событий в действительности очень мала (допустим, 1 %), то профессиональный лингвист немедленно забракует всю гипотезу, поскольку вероятность того, что она верна, составляет одну миллионную (1 % в кубе). Но на любителя этот расчет впечатления не произведет. «Но ведь каждое из этих трех событий все-таки иногда бывает, – скажет он (если, конечно, он вообще согласится участвовать в таком обсуждении). – Почему же мне не предположить, что тут как раз произошло и первое, и второе, и третье!»

Фантазии о значениях слов

В ходе эволюции языка могут изменяться не только внешние оболочки слов, но и их значения. Семантические переходы, т. е. изменения значений слов, подчиняются определенным закономерностям. Правда, эти закономерности пока еще не столь полно изучены лингвистами, как закономерности фонетических изменений. Но неограниченной свободы в этой сфере безусловно нет.

Между тем в любительских построениях гипотезы о переходе одних значений в другие не знают практически никаких ограничений.

Здесь следует принять во внимание то, что людям вообще свойственно быстро и без затруднения придумывать некую возможную связь (или возможную ситуацию взаимодействия) между почти любыми двумя случайно оказавшимися в соседстве понятиями. Например, люди без труда справляются с заданиями типа «Придумайте словосочетание или фразу, где участвуют два слова, которые вам сейчас будут указаны». Эти слова могут быть из чрезвычайно далеких друг от друга семантических сфер, например: дурак и остановка, брать и солёный. Без долгих размышлений люди дают ответы вроде: Дурак говорит без остановки; Беру соль из солёного моря. Читатель легко может устроить себе самому подобный тест и убедиться в том, что практически невозможно найти такие два слова, для которых сочинить требуемую фразу не удалось бы.

В силу этой способности человек нередко переосмысляет непонятное слово (например, иностранное), «подправляя» его так, что в нем начинают звучать понятные ему морфемы и тем самым слово приобретает для него (хотя бы частично) некоторую внутреннюю мотивированность. А смысловая связь с общим значением слова примысливается тем же способом, как в указанном выше тесте. Это так называемая народная этимология.

В некоторых случаях народная этимология проникает и в общенародный язык. Например, древнее слово близозоро́кий (буквально: 'обладающий близким зрением', от зо́рокъ 'зрение', ср. зракъ, про-зрач-ный) со временем фонетически упростилось в близоро́кий (в силу утраты одного из двух одинаковых слогов зо). В этой новой форме элемент рок- был уже непонятным, и говорящие часто заменяли его на понятное рук- от рука; в результате слово получило вид близору́кий. Ясно, однако, что 'обладающий близкой рукой' – это бессмыслица, причем никак не связанная с общим значением зрения лишь на близком расстоянии (которое у слова, конечно, сохранялось). Поэтому здесь возникло другое осмысление, приблизительно: 'видящий близко, лишь на расстоянии своей руки'. И поныне русский человек, если попросить его объяснить, почему данное свойство называется близорукостью, обычно предлагает примерно такое осмысление.

См. также ниже (в главе 2, в разделе «Любительские поиски происхождения слов») примеры наивно-поэтического осмысления слов в Библии.

Описанное обстоятельство помогает понять, почему проблемы значения практически никогда не затрудняют лингвистов-любителей. Сталкиваясь с необходимостью перейти от одного значения к другому, любитель, не отягощенный знанием никаких закономерностей семантических переходов и тем самым ничем не ограниченный, действует ровно таким же способом, как в описанном выше тесте, и с такой же легкостью получает некоторое решение.

Читатель мог заметить, что пара «дурак и остановка», взятая как пример двух случайно соединенных слов, – это не что иное, как форма и значение турецкого слова durak 'остановка', упомянутого выше. Любителю ничего не стоит сочинить какую-нибудь сказку о том, как возникло это турецкое слово, например: «Это турки взяли русское слово дурак, а поскольку дурак – это остановка ума, то у них оно стало значить 'остановка'». Ниже мы увидим немало примеров того, как любители изобретают подобные детски наивные объяснения.

Легкость, с которой любитель придумывает смысловую связь между почти любыми двумя значениями, чрезвычайно расширяет его и без того богатейшие возможности в деле объявления произвольных двух слов «соответствующими» друг другу. Так, и в приведенной выше группе примеров с полным совпадением звучаний (stradali 'дорожные', costi 'цены' и т. д.), и в группе с отдаленным внешним сходством (пилот и полёт, гроб и короб и т. д.) любитель во всех случаях сумел бы изобрести какую-нибудь версию связи двух значений, которая его самого вполне удовлетворила бы. Безграничность этих его возможностей, естественно, означает, что степень доказательности провозглашаемых им «соответствий» равна нулю.

Особо отметим следующий важный факт. Чрезвычайно распространено наивное представление, что если древнее значение некоторого слова отличается от нынешнего, то это древнее значение есть «истинное» значение нашего слова. Поэтому энтузиазм, с которым любитель ищет древнее значение слова, часто основан на иллюзии, что это даст ему «правильное» понимание слова, которое все вокруг понимают и употребляют неправильно.

Между тем в действительности постепенное изменение значений части слов – это совершенно нормальный процесс в истории всех без исключения языков. Возникшее в языке новое значение некоторого слова действительно в течение некоторого времени воспринимается людьми старшего поколения как странное и неправильное. Но если это значение удержится в языке, то в последующих поколениях оно уже не будет никем восприниматься как неправильное и, следовательно, станет законным элементом языка соответствующей эпохи, частью его нормы.

Например, никому не придет сейчас в голову объявить неправильным значение 'восхитительный, прелестный' у слова очаровательный. А между тем менее трех веков тому назад это еще было слово с отрицательным, пугающим значением: 'околдовывающий, напускающий на человека злые чары'. Легко представить себе, какой получился бы эффект, если бы лингвист-любитель вздумал сейчас употреблять это слово в его «истинном», по его мнению, значении.

Совсем свежий пример: буквально на наших глазах изменило свое значение слово гуманитарный. Еще совсем недавно сочетание гуманитарная помощь воспринималось как бессмыслица или как грубая лексическая ошибка: гуманитарной могла быть наука и т. п., но никак не помощь продовольствием или медикаментами. Прошло немного лет, и вот уже ощущение немыслимости сочетания гуманитарная помощь почти утратилось. А новые поколения уже и не поймут,