Судя по виду Леночки, она сама сейчас была последним письмом собственной персоной. И без прощального «помадного» поцелуя.

— А у нас почти все преподаватели поменялись. Зарплату не платят. Так они вначале бастовали, а потом увольняться стали… — Леночка говорила, не глядя ему в глаза. — Знаешь, пошел слух, что Путин будет проезжать через Запеченск, так у нас все скамейки покрасили. Представляешь, скамейки обледеневшие, в снегу, а они их покрасили…

После этого поток новостей иссяк.

— Ладно, ты поправляйся, — слабо улыбнулась Леночка после продолжительной неловкой паузы и, положив на край тумбочки букетик, отступила к двери.

— Погоди… — позвал ее Степан.

Что-то похожее на досаду мелькнуло в ее глазах. Ей не терпелось уйти.

— Слушай, ты не знаешь, где мать?

— А тетя Маша в больнице… Ой… Ты разве не знаешь? — испуганно спросила она.

— Что с ней?

— Ты лучше у Оли спроси…

— Что с ней? — повторил как мог жестко Степан.

— Инфаркт, кажется… Или что-то в этом роде. Ладно, Степа, я пойду. Меня мама внизу ждет. Мы за покупками приехали, вот я и решила… проведать. Ну, что, пока…

Но Степа уже не думал о Леночке. Она испарилась так же быстро, как и возникла, ничего не забрав из его сердца и ничего туда не вложив.

Вечером его снова повезли на обработку. Обезболивающие препараты лишь притупляли боль. Любое прикосновение к ранам рождало жаркую, удушающую волну, достигавшую головы и заставлявшую ее гудеть, как огромный колокол. Сцепив зубы и отвернувшись к стене, с расширенными зрачками Степан молча пережидал это гудение, этот жуткий внутренний крик, оглушительно звучавший в тишине тела, теперь упорно жаждавшего жизни, цеплявшегося за нее.

Степан слышал крики других, почти таких же «сложных», как он сам, лежавших в шестнадцатом отделении гнойной хирургии. Он знал, что тоже может закричать, обложить трехэтажным матом эти настойчивые руки, копавшиеся в его плоти. Но тишина, покоившаяся на его губах, казалась ему правильнее, чем бессмысленные звуки, вырванные болью. Степан сам себе загадывал, кто окажется сильнее — он или крохотные паникующие клетки внутри него? И всякий раз он оказывался сильнее. Сильнее самого себя. Сильнее отчаяния. Сильнее беспомощности. Сильнее внутреннего разлада после очередной бесполезной попытки интуитивно опереться на несуществующую руку или ногу… несуществующую, но все еще ощущаемую. Сильнее мысли: «Как же я без руки и ноги?» Сильнее глубоко закипавших слез жалости к самому себе. Сильнее внутреннего болезненного жара, в котором он горел уже много дней. Сильнее всех врачей и медсестер вместе взятых, от которых теперь зависела его жизнь. Сильнее собственного сердца, готового отказать от обилия антибиотиков в крови.

Сильнее!

В этом была его вера.

Он думал о том, что если он остался жив, значит, это кому-то надо. Не ему одному. Не собственному искалеченному телу, а кому-то!

— Как я уже говорил, противошоковые мероприятия у больных с переломом таза должны быть комплексными и начинаться как можно раньше. А развитие шока при таких переломах может усугубиться истеканием в забрюшинное пространство большого количества крови. Тут важна срочная госпитализация. Так, что у нас тут… Маргарита Ивановна, вы делали этому больному рентген?

Старшая медсестра отделилась от табунка врачей и медсестер и подошла к Белоусову.

— Да, Сергей Адамович, — она подала ему несколько снимков.

— Так… Посмотрим… Понятно. Как себя чувствуешь, боец? — передав снимки старшей медсестре, Белоусов уселся на стул возле кровати перевязанного щуплого солдатика.

— Отлично, Сергей Адамович, — криво усмехнулся тот.

— Почистили мы тебя хорошо. Заживление переломов началось. За «агрегат» свой можешь не беспокоиться. Разрыв мочеиспускательного канала был неполный.

— А я ходить буду?

— А куда ты денешься? — усмехнулся Белоусов. — Вот полежишь у нас немного, мы тебя понаблюдаем, чтобы ты опять не начал гноить, а потом иди куда хочешь.

Врачи заулыбались.

Галя тоже улыбнулась, но тут же почувствовала, как кто-то потянул ее за рукав халата.

— Галка, у тебя нет пару сотен? — шепотом спросил Королев. Вечно опаздывающий Королев. Вечно непричесанный Королев. Все медсестры каждое утро строили предположения относительно того, какая форма прически окажется на голове у медбрата Королева, и редко кто мог угадать. Иногда его шевелюра торчала во все стороны, иногда половина ее каким-то образом прилипала к черепу. Скорее всего, причудливость прически зависела от того, на каком боку и в каком положении Королев спал.

— Галя, я бы на твоем месте не давала, — лениво отозвалась стоявшая рядом с ней подруга. — Он у меня позавчера сотню стрельнул.

— Я ж в получку отдам! — со злобной отчаянностью огрызнулся Королев.

— Королев, тебе никто не говорил, что надо жить по средствам? — ехидно спросила подруга. — Мы вот, к примеру, получаем столько же, если не меньше. А нам, кроме жратвы, надо еще кучу косметики покупать.

— Тебе? Кучу косметики? — оглядев ее с ног до головы, криво усмехнулся Королев. — Н-да, тебе, вообще-то, надо.

Лицо Оксаны стало холоднее льда.

— В следующий раз, Королев, с голоду помирать будешь, я тебе гроша ломаного не дам. Все, кредит закрыт.

Галя, слушая их перепалку, улыбалась. Потом склонилась к уху Королева.

— У меня с собой нет денег. К обеду зайди в сестринскую.

— Галка, ты моя богиня! — проникновенно шепнул он, глядя на нее горящим взором.

— Конечно, она богиня, — согласилась Оксана. — А ты наглый попрошайка.

— А ты зануда, — огрызнулся Королев.

— Хамло, — пожала плечами Оксана.

— Мымра.

— А по мозгам?

Королев не стал ждать покушения на основной орган в своем организме и отошел подальше.

В это время Белоусов подошел к последнему больному в палате.

Галя улыбнулась пареньку, лежавшему на высокой постели. Его звали Степан. Это имя всегда связывалось у нее со стихотворным дядей Степой. Высоким и добрым. Возможно, этот Степан таким и был… до Чечни, откуда его привезли постоянно температурившим, с отеками и гнойными выделениями. Но запомнилось не его тяжелое состояние, а то, с какой удивительной стойкостью он переносил ежевечерние перевязки. В этом было что-то… что-то удивительное. К тому же он находил в себе силы шутить. Узнав, что в первые несколько суток после травмы в него влили полиглюкин, белковый плазмозаменитель, гидрокарбонат натрия, потом хлорид калия, потом раствор глюкозы с инсулином, он сказал что-то насчет того, что писал, наверное, исключительно кислотой, как Чужой из фильма про космического монстра. Иногда Степан интересовался названием даваемых ему лекарств и тут же так их коверкал, что не засмеяться стоило медсестрам большого труда.