За исключением, разве что вселения в разум бедной маленькой девочки старого ветерана с боевым опытом. Об этом я благоразумно умолчал.

Начал с аварии. Подробно рассказал про то, как, потеряв обоих родителей, Инга лежала в больнице, а после, даже не попав в свою квартиру, очутилась в школе-интернате. Про то, как её избили, ещё в первом классе, всего лишь за то, что она была цирковая гимнастка. За то, что у неё получалось на физкультуре то, о чём другие до сих пор не могут мечтать. Рассказал про скудное питание и те обноски, в которых ходят дети в интернате. Про постоянные побои и издевательства со стороны более старших учеников. Про то, как это старательно не замечают учителя и администрация школы. Про то, что из-за полного безденежья девочка согласилась помогать малолетним квартирным ворам.

Ну а дальше рассказывал про более свежие события. Про изнасилование. Про то, как её сбросили с крыши. Про то, как очнулась, проткнутая веткой дерева. И даже про то, что в больнице у неё вырезали всё женское.

Я даже не стесняясь взрослого мужчины, задрал платье и показал шрамы на животе и спине.

Рассказал про временную потерю памяти у Инги после падения с крыши. А потом когда память стала возвращаться. Она скрыла это. Чтобы не возвращаться в интернат как можно дольше.

Про то, что в больнице, выздоравливая, Инга стала заниматься чем-то вроде рукопашного боя. Откуда она взяла все эти приёмы? А просто представляла своих врагов и била. Била как умела, ногами, руками… Она же ведь «Циркачка». Так ведь её звали (дразнили) в школе злые дети. А детей нормальных там было, раз-два и обчёлся… Большинство лишилось родителей по причине того, что: «Папа убил маму, а его посадили…» ну или «Мама зарезала папу кухонным ножом.» А были просто дети, забранные у родителей-алкоголиков. Ну и соответствующая наследственность, разумеется, присутствовала у этих обездоленных детей.

Рассказал, про то, как Ингу вернули в интернат. И все знали: Кто и что с ней сделал, но делали вид, что не знают. Поэтому Инга придерживаясь своей версии о временной потере памяти, старалась делать вид, что тоже ничего не знает…

А потом, как в омут с головой нырнул. Не знаю почему, но я стал рассказывать о том, о чём рассказывать вроде бы даже изначально не собирался. О том, что я убил всех троих своих насильников. Без особых подробностей. Одного утопил в пруду в полынье, предварительно заманив на тонкий лёд. Другого убил, ударив по голове сзади тяжёлым предметом. А третьего сначала оглушил, чтобы потом сделать так, как-будто он сам повесился.

И даже рассказал, что столкнул директрису с обледенелой лестницы, а та почему-то свернула себе шею. Тоже без подробностей.

Натан смотрел на меня странно. В глазах слёзы… Но в тех же глазах решимость. Решимость чего? Я ещё не понял. Я даже не понял пока: Одобряет он мои кровавые похождения или нет.

А… Плевать. Плевать на всё.

Рассказал, что украл чужие документы. Документы девочки на три года старше, пропавшей тогда, когда сама Инга ещё лежала в больнице. Рассказал, что хотел воспользоваться этими документами и начать новую жизнь. И поэтому поехал в Ивановскую область, в родной город той девочки Саши Котовой.

Я лишь пропустил встречу с тётей Наташей на трёх вокзалах и эпизод с тремя козлами в электричке «Москва-Петушки». Я вообще избегал лишних кровожадных подробностей.

А потом продолжил, как не доехав до Пучежа, попал в Шую, где и нарвался на драку со шпаной. И как вышел из этой драки победителем, но был избит милиционером. А потом поведал про родственные связи милицейского сержанта и мелкой шпаны. Пояснил откуда и по чьей вине появился новый шрам на спине. Упомянул о том, почему снова сымитировал потерю памяти. Я ведь понимал, что иначе меня либо в интернат вернут, либо накажут за якобы «избитых» местных мальчиков. Но в этот раз после обычной больницы меня перевезли в психиатрическую. Может для того, чтобы спрятать… Кто знает на что способен милиционер, защищая своего сыночка…

После этого был рассказ о том, что происходит в психушке.

Натан удивился только, когда я рассказал про встречу с той самой девочкой, документами которой я хотел воспользоваться, в одной палате психиатрической лечебницы. А уж как я тогда в больнице удивился. Я просто не поверил, что бывают такие совпадения.

Пересказал рассказ Александры о том, что с ней сотворили те же самые местные хулиганы. И о том, что тот же самый мент законопатил её в эту психушку.

После рассказ о том кошмаре, который пережила моя новая подруга в месте, где её должны были лечить, а не насиловать, глаза Натана уже сверкали праведным гневом.

Моё решение бежать из ада он принял нормально. Как и рассказ о том, что я убил санитара и санитарку. Но санитарку только после того, как она пробила голову Сашке пустой винной бутылкой. Про пожар не стал говорить. Просто упомянул, что выпустил на волю остальных психов, а сам уехал на мопеде санитара.

Ну а дальше… Я в Москве… Пошёл гулять в районе Тишинки и… Вот я здесь…

* * *

Вы видели, как плачут мужчины? Нет не от слабости, не от горя. А от невозможности что-то сделать, чтобы защитить тех, кто нуждается в этом? От невозможности что-то исправить. Именно такие глаза были сейчас у этого человека. Да. Он тоже испытал потерю близких. Да он тоже познал горечь утраты. Но когда он слушал мой рассказ… Он плакал… А после вдруг сказал, искренно и с видимым чувством раскаяния:

— Пгости меня, Инга!

— За что, Натан Борисович?

— За то, что я послушал жену и не забгал тебя тогда. И всего этого не было бы… А может и мои тогда не постгадали бы, если бы мы жили все вместе и не собигались никуда уезжать из Союза… Может тогда бы никто и не подумал гьабить нас. Бедную семью…. Ведь именно из-за того, что я стал интегесоваться как выехать в Изгаиль…

А вот с этого момента можно и поподробнее… Ведь кто-то же слил эту информацию грабителям. И этот кто-то — один из тех к кому обращался Натан с вопросами.

Глава 5

Теперь уже настал мой черёд задавать вопросы:

— Дядя Натан! А у кого конкретно вы спрашивали про вопросы эмиграции?

— Зачем тебе это?

— А Вас не