Но внутри меня, забившись в самый темный угол, сидела и плакала маленькая девочка, мама которой бросила её в тот самый момент, когда она была так нужна. С того дня моя жизнь круто изменилась. Вот только мамы с тех пор уже не было. Хотя что так скрывать, её не было и раньше. Ей всегда было на меня плевать, она никогда не интересовалась моей жизнью, словно меня не существовало. Стоило мне только начать рассказывать, как прошёл мой день, как она грубо прерывала мою речь:

– Янетта, я не желаю слушать твой бубнёж. Иди к себе в комнату.

Это было единственно, что я слышала от неё. Жестоко, не правда ли? Именно в таком мире я жила. Жестоком, грязном, несправедливом. В тот день, когда со мной случилось несчастье, а я сидела в дальнем углу комнаты и билась в чертовой истерике, последнее, что сказала мама, было:

– Либо эта шлюха выметается из моего дома, милый, либо ухожу я. Ибо я не потерплю рядом с собой эту грязную, неблагодарную паршивку!

Отец, конечно, выбрал меня. Он всегда любил меня, заботился и помогал мне. Он каждый раз, когда случалась какая-то беда, трагедия, хоть что-нибудь, был рядом, поддерживал и был готов разорвать любого, кто тронет меня хоть пальцем. Я благодарна ему за это. За его твердое плечо, что всегда подставлялось, когда на глазах наворачивались слезы. И в тот вечер оно было рядом. Я чувствовала его запах дорогих сигар и мяты – два несовместимых аромата наполняли мои легкие, даря ощущение тепла и защиты. Сидя тогда в объятиях отца, я приняла для себя жизненно важное решение: никогда в жизни я не поступлю также, как собственная мать. Я буду делать все, что в моих силах и даже больше, лишь бы мой ребёнок чувствовал себя любимым и нужным.

– Руки убрал, – ещё хриплым от поцелуя голос попросила мужа.

Естественно, Северус ждал другого – об этом говорило его заведенное тело. Вот только мне было на это плевать.

– Я тихо сказала? Может мне повторить? – посмотрела прямо в его голубые глаза, в которых застыло ледяным комом удивление. – Ру-ки уб-рал, – прошипела ему в губы.

Мужчина послушался. Молча освободил моб талию от своего крепкого захвата. Даже отошел на пару шагов – видать боялся спугнуть. Ха-ха, как мило с его стороны. Он бы ещё извинился за свою несдержанность.

– Прошу меня простить, моя дорогая супруга, за этот страстный и совсем не к месту порыв, – мужчина слегка поклонился.

– Да чтоб вас всех! – топнула. – Ты бы ещё попросил прощения за то, что оплодотворил меня!

– Приношу свои глубочайшие извинения, – снова поклон.

– К черту все твои извинения и поклоны! К бездне все эти правила, воспитания и этикет! Туда же отправь и свой чертов договор. И если я ещё хоть раз услышу, что ты собираешься оставить моего ребенка без матери, клянусь этим чертовым миром я самолично выбью из тебя всю эту дурь!

Сделала глубокий вдох. Выдох. Выпрямилась. И с гордо поднятой головой обошла мужа, и пошла обратно в замок. Нужно было составить рацион питания, вызвать врача, проконсультироваться с ним и перебрать весь гардероб. Последнее меня совсем не устраивало.

Боже, как же неудобно в этих платьях!

Так и прошла вся вторая половина дня. Агата Авдосьевна вызвала лекаря, с которым мы обсудили все возможные причины худобы этого тела (наверное, стоит начать говорить моего). И знаете, что? Мне они совершенно не понравились. По словам целителя, все эти изменения организма вызваны сильными стрессами, переживаниями, голодом и ядовитым для эмбриона лекарственным средством. Вспомнив, что Агата с утра упоминала про успокоительное, я решила уточнить про его состав. Вы не поверите, что мне ответили:

– Кто вам прописал это? – глаза лекаря поползли на лоб, когда служанка принесла прозрачный бутылёк с зеленоватой жидкостью.

– Когда миледи только приехала к нам, она была не в лучшей форме: ночью ее беспокоили кошмары, днем она ходила всегда взвинченная и шарахалась ото всех и вся. Тогда Алифия, наша экономка предложила лорду пригласить целителя, который и выписал ей это лекарство.

– Лекарь не мог выписать леди Гордон этот препарат, – ужаснулся мужчина.

Вот так мы и узнали, что все эти полгода меня медленно убивали в собственном же доме. Погладив еще плоский животик, я решилась расспросить врача о состоянии своего малыша. Оказалось, растущий внутри меня эмбрион – ребенок очень сильный и весь пошел в папочку. А раз мама хочет, чтоб малыш был крепок, то и питание должно быть соответствующее. Как потом объяснила Агата, мой муж не был человеком. Этот голубоглазый мужчина с белокурыми волосами был сильнейшим снежным магом – а я-то все думала, откуда в нем такая холодность, а тут оказывается все просто, кому-то не хватает снега. Вот и ребенок магического происхождения. Магию малыша определить пока трудно, все же он еще не начал полноценно расти, но помочь ему в накоплении нужных сил я просто обязана. А в этом мне как раз Агата и помогла. После двухчасового осмотра лекаря и составления нужных гимнастики и отдыха, мы приступили к составлению нашего рациона – мою кровиночку надо же чем-то баловать.

Блюда мы выбирали четко по рецепту врача: что можно, нельзя, какие продукты дадут больше эффекта, какие нет. Именно за этим нас и застал мой муж.

– Что вы тут делаете? – вопрос явно был адресован мне, но я все еще не могла простить ему этот ничтожный, но очень жестокий брачный договор.

– У миледи появились пожелания насчет подаваемых блюд, – приняла весь огонь на себя камеристка.

– Она могла сделать и в комнате или попросить позаботиться об этом Алифию, – все тот же спокойный голос.

– По словам миледи, экономка отказалась выслушивать ее, – Агата продолжала наступать, вот только на долго ее не хватит – уж слишком сильно он запугал здешних слуг.

– Интересно, почему? Алифия никогда бы не пошла против слов хозяина, – мне или показалось, или его губы дрогнули в усмешке?

– В том-то и дело, Северус! Хозяин здесь ты, а я чисто так… приживалка. Всего на всего сожительница, залетевшая по чистой случайности. Я же здесь никто. Ноль. Дырка от бублика. Не больше. Кроме Агаты Авдосьевны меня никто в серьез не воспринимает, никто не считается с моим мнением. Знаешь, я начинаю понимать, почему Олимпия бросилась в воду. Вы все затравили ее, убили в девочке последнюю каплю жизнелюбия. Вам только за радость, а она страдала в этих стенах, медленно умирала на