инструментами и скорости передвижения. Своего рода подведение итогов. Погода начинает портиться — видимость тоже. Последний штурм из последних сил, и они оказались на плече Чапаева на высоте 6150 метров, где запланировано третья ночь. Вода на исходе — надо топить снег грелкой, во рту горечь и сухость из-за потери влаги. Утро встречает Рашида чистым небом — удивительная видимость. Вот она — вершина Хан, как на ладони, и чтобы добраться до нее надо спуститься с плеча Чапаева на 300 метров, пройти по ровному отрезку еще метров триста и приступить к отвесному подъему на вершину. Но не на этот раз. Пока надо продолжить акклиматизационные маятниковые вылазки: вверх — вниз. Радует, что это последняя ночь перед штурмом. Спуск к средине перемычки к лагерю номер три на высоте 5850 метров оказался коварным для Рашида: он два раза падал, хорошо, что от падения в бездну удерживала перетянутая веревка. Скользкий лед тормозил движение, но до лагеря рукой подать. Все решило следующие два часа — и вот он лагерь.

— Всё, — проронил гид, тяжело дыша, — полчаса на передышку и возвращаемся на базовый. Пойдет?..

— Да, — ответил Рашид, — как скажешь. — Но взгляд он держал на вершине Ха́на. — Говорят, что он притягивает к себе. Это правда?

— Не знаю как другим, но меня не тянет никак, — признался гид. — Справишься со спуском?

— А куда мне деться? — ответил с иронией Рашид. — Ладно, не буду рассказывать анекдот: буду беречь легкие.

— Правильное решение, — согласился гид.

— Ты не знаешь, спасли этих с вертолета?

— Все погибли, — сказал Александр. — Что-то не рассчитал пилот. Может, двигатель подвел из-за недостатка кислорода. Когда платят большие деньги, люди забывают об опасностях — вот и рискнули. Жалко ребят.

— А ты не терял на маршруте никого?

— Было дело. Не хочу вспоминать. И ты у меня тяжелый, Рашид. Надо же так — выступить на Ха́на с гриппом!

Ты почему не сказал об этом раньше?

Рашид перевернулся боком, продолжая набирать воздух в легкие.

— Я сам не знал. Думал, что переболел. Но ты же дашь мне возможность штурма?

— Конечно, — сказал одобрительно гид. — Поднимайся и пошли обратно.

Рашид встал, повернулся на Чапаева и сделал первый уверенный шаг — его уже ничего не волновало: он увидел Хана с километра пути и он никуда от него не денется. Потом Эверест.

Считается, что спуск всегда опаснее подъема и таит в себе много опасностей и первое — это расслабление после высоты.

Движение начали с подъема на плечо Чапаева, потом Рашид вщёлкнулся карабином в веревку, выбранную им из целого пучка, который накопился за время восхождений — все проверенные к годности — и пошел вниз. После спуска до высоты 4000 метров силы иссякли. Но всегда нужно последнее усилие над собой, и Рашид сделал последний бросок на последний километр по леднику с мостами через трещины. К этому времени вся группа уже была внизу: пили чай, варили мясо и громко разговаривали. В лагерь прибыли еще какие-то люди. А в столовой отмечали чей-то день рождения и пели песни.

Пять дней перед штурмом

Анализ ошибок. Рашид внимательно слушал разбор акклиматизационных штурмов и делал для себя выводы: во-первых, это не прогулка на лыжах по склонам Эльбруса, не детские игры по утесам родных гор Дагестана, это — серьезная и кропотливая работа над своим телом, над тактикой и техникой скалолазания. Он согласился с оценками специалистов, несмотря на их юность. Он продолжал думать, стоит ли после такого неудачного путешествия на высокие лагеря, пытаться штурмовать вершину. Что-то пошло не так. Он замкнулся в себе: перестал общаться, шутить, смеяться, и тихо постигал горечь неудач.

На второй день после прогулок по окрестностям он зашел в столовую, чтобы пообедать. А там сидели четыре незнакомца преклонного возраста, видимо, друзья: они громко разговаривали и что-то бурно обсуждали, сидя за длинным столом. Рашид, испытывая неловкость, сел с краю. Ему стало интересно, о чем говорят и что обсуждают старики. У всех рюмки полные коньяком. Один из них, с лысиной, встал и кашлянул пару раз, чтобы прочистить горло.

— Мне горько об этом говорить, но так получилось, что его сегодня нет с нами, — начал он. — Ровно тридцать лет назад на этом месте мы разбили палатку и он начал одиночное восхождение на Хана. Он не любил много говорить ни о себе, ни о славных делах, которые он совершил.

Он остался самым выдающимся спортсменом мира: скромным и величественным, настоящим представителем советской школы альпинизма.

«О ком же они говорят», — думал Рашид.

— Сделаю небольшое отступление, — продолжает старик, — и расскажу, как всё это была устроено и как оно работало. Нигде в мире доселе не было ничего подобного, а ведь все начиналось в далекие тридцатые годы прошлого века. Блин, как-то язык не поворачивается измерять нашу жизнь веками. Первый альпинистский лагерь был построен в 1931-м году в горах Кавказа в ущелье Шхельды и назывался «Рот-фронт». А Ленинградский лагерь расположился чуть далее в ущелье Шхельды. Так ведь, Петр Васильевич? — за помощью он обратился к соседу.

— Да, да, так и было, Сергей, — подтвердил сосед в спортивной шапке. — К 1936-му году в горах действовало тридцать альплагерей. Семнадцать из них были в нашем ведомстве, то есть в профсоюзном. А к 1938-му году в горах работали и готовили молодежь пятьдесят три лагеря. Всесоюзный комитет по делам физкультуры направлял туда инструкторов для внедрения единой системы подготовки альпинистов. Наш альпинизм имел долгую историю и богатые традиции. Тысячи и тысячи молодых ребят нашей необъятной родины приобщились к альпинизму, к красотам горных вершин, чистому воздуху, голубому небу. Они общались между собой, находили друзей, проходили школу мужества и дружбы. Стоимость путевок в такие лагеря составляла тридцать процентов от себестоимости, остальную сумму брало на себя государство. Война в горах Кавказа с немецкой дивизией «Эдельвейс» показала все преимущества нашей школы… — Хватит, хватит, — перебил Сергей Петра Васильевича. — Сейчас речь не об истории, а будем говорить о самом великом альпинисте. Мы, собственно говоря, собрались ради этого. Вот здесь Толик сказал: «Хан-Тенгри — это самый красивый пик в мире. Правильность его рёбер и его геометрическая пирамидальная симметрия делает его самым притягательным как магнит». Он очень любил горы. Пожалуй, горы были единственным смыслом его жизни. Иногда меня посещают мысли о том, что горы полюбили его, и они тоже скорбят о нем вместе с нами. Снег приревновал его к горам и накрыл его своими объятиями. Но дух его живет среди этих вершин и может