Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Итак… – Он готов схватиться за что угодно, лишь бы не дать ей оборвать разговор. – И зачем же, по-вашему, я здесь?
– Вы здесь, чтобы просить взять вас в ученики.
– Ну-у… Вообще-то да. Я писал ей несколько недель назад, но она не ответила.
– В таком случае вам следует научиться читать между строк.
– Если вы только позволите мне объяснить…
– Мне уже все понятно. Вы настолько высокого мнения о себе, что даже собственную неорганизованность не считаете препятствием на пути к тому, чего хотите.
– А вот и нет!.. – Уэс набирает побольше воздуха. Потеря самообладания не сулит ему ничего хорошего. – По-моему, у вас сложилось обо мне совершенно превратное впечатление. Позвольте начать заново.
Она молчит, но и не уходит, и он решает принять это за поощрение.
– Я хочу стать сенатором, – он делает паузу, пытаясь оценить ее реакцию. Однако она по-прежнему удручающе бесстрастна. – Больше всего шансов у меня добиться этого с помощью ученичества. Моя семья бедна, мне пришлось бросить школу, так что в университет мне никак не попасть, разве что с рекомендательным письмом.
Политиками могут становиться только алхимики. Это закон, пусть и неписаный. Несмотря на то что Новый Альбион отстоял свою независимость как демократическое государство почти сто пятьдесят лет назад, аристократия все еще жива, только под маской. Уэс не может припомнить ни единого избранного за последние десять лет политика, который не был бы выпускником университета, не имел бы сплошь приверженцев катаризма в родословной и связей в кругах других богатых и высокообразованных людей. Ему, как уроженцу Банвы, достойная родословная не светит, даже если он сменит веру, но выкарабкаться и стать приемлемым для избирателей он может другим способом.
– В столице полно алхимиков, – говорит девчонка. – Вам незачем было ехать в такую даль.
Спрашивать, как она узнала, что он из столицы, не имеет смысла. Его выдает выговор.
– Все столичные алхимики мне отказали. – Признаваться в этом больно, но он признается. – Ваша мать – мой последний шанс. Мне больше некуда идти.
– Если вы уже потерпели неудачу в ученичестве, здесь вы тоже не удержитесь. Моя мать не выносит бездарностей.
– Я буду стараться усерднее, чем любой ее ученик. Клянусь.
– Господин Уинтерс.
Ее голос – закрывающаяся дверь.
«Думай, Уинтерс. Думай, будь ты проклят». Это его шанс. Его единственный шанс. Сострадания в этой девчонке ни на грош, так что вряд ли он разжалобит ее душещипательной речью о желании бороться с несправедливостью и коррупцией в правительстве. Значит, остается лишь то, что ему особенно удается. Даже такой, как она, не устоять перед обаянием.
Он прислоняется к дверному косяку и самым своим обольстительным голосом произносит:
– А может, поговорим в доме? Должно быть, тоскливо вам здесь совсем одной, а я проделал такой долгий путь…
Дверь захлопывается у него перед носом.
– Какого черта?! Нельзя же просто взять и!..
А она смогла. Уэс запускает обе пятерни в волосы, лохматит склеенные гелем пряди. Какая теперь разница, как он выглядит? Все его пожитки разбросаны на подъездной дорожке у дома. От сбережений почти ничего не осталось, и хотя мама на прощание сунула ему немного денег, у него рука не поднимется потратить их. Она и так слишком многим уже пожертвовала – и все ради того, чтобы он узнал, что Ивлин Уэлти даже нет дома.
Нет, домой ему нельзя. Он сгорит со стыда.
Собравшись с жалкими остатками достоинства, Уэс спускается с веранды, чтобы взять вещи. Три чемодана. Одна сумка. Две руки. Пять миль обратного пути до городка. Сколько ни считай, ничего не складывается. Слыша, как вдалеке рокочет гром, Уэс ищет в себе тот самый оптимизм, за который так часто высмеивает его самая старшая из сестер, Мад.
Баловень, называет она его. Идеалист. Как будто это что-то плохое.
Всего на один миг он переносится из глуши, где трясется от холода и досады, обратно в Дануэй. Сидит вместе с Мад на пожарной лестнице, где она смолит уже третью сигарету.
Прошлой ночью они хмуро попрощались. Он помнит, как подумал, что больше вообще не узнает ее. Несколько недель назад она подстриглась, изо всех сил стараясь походить на модных девчонок с короткими стрижками и в платьях с заниженной талией. После поздней смены в баре от нее пахло табаком и спиртным, она явно опять злилась на него, хоть и не признавалась. Подсказками ему служили детали: по-боксерски ссутуленные плечи, курение одной сигареты за другой, злой блеск в глазах, когда она наконец удостоила его взглядом.
Вот что ему ненавистно – ненавистно, что родная сестра считает его эгоистом, думает, что нынешнее его ученичество кончится так же, как все предыдущие, и что все это он делает лишь для того, чтобы уклониться от своих обязанностей. Так продолжается с тех пор, как умер отец. Они раздражают друг друга сильнее, чем любят. И он понятия не имеет, как это у них выходит. Знает только, что еще минуту назад они разговаривали, и вдруг уже орут – во всяком случае, насколько это возможно, орать шепотом. За стеной спит Эди, и никому из них не хочется вновь проходить через весь ритуал укладывания в постель.
«Какой же ты урод, Уэс, – наконец огрызается она. – Если тебе чего-то хочется, это еще не значит, что ты имеешь полное право это что-то получить».
Пусть Мад превратно толкует его намерения сколько ее душе угодно, но алхимия никогда не была для него мечтой, за которой он гнался ценой семьи. Все это он делал ради того, чтобы у них появился выход, – ради лучшей жизни каждой такой семьи, как у него. И теперь больше, чем когда-либо, Уэсу хочется доказать, как не права Мад. Он пешком пройдет все пять миль до города, сдохнет, но пройдет. И если понадобится, будет возвращаться сюда каждый день, пока не заставит дрогнуть дочь Ивлин Уэлти.
3
К утру Уэс успевает приучить себя к жгучей