— Милана! — окликает, пугая, меня Ритчелл, что томик Шарлотты Бронте «Джейн Эйр», который я держала в другой руке, валится на пол. Я поднимаю и ставлю его на полку с бережливостью, как он и лежал до этого. Ритчелл выплывает ко мне из места рая, где запах копченой паприки со смесью прованских трав и свежим базиликом от готового запеченного куска говядины уносит на небеса.

— Зову тебя, а ты не отзываешься! Подумала, не уснула ли ты. Помоги отнести горшочки на стол и будем садиться, пока Питер их не съел возле духовки, — смеется она, облизывая губы. Ямочка над её верхней губой измазана сливочным соусом, который я делала для жульена.

— И не только Питер, — подшучиваю я, но понимание к ней не приходит. — Как соус, не пересолила?

Ее резкий звонкий смех оглушает меня.

— Брависсимо, — на итальянском восхищается она и добавляет еще парочку оправданий, что не удержалась и «попробовала на вкус, но лишь ложку, одну столовую ложку вместе с Питером, в желудке которого уже лежит один горшочек».

— Всё готово, все готовы, кроме Джексона. Теперь он застрял в ванной.

«Прихорашивается, чтобы соблазнить меня», — смеюсь я про себя.

— Да, — кладу книгу на место, — зачиталась я…

— От муженька своего будущего каждый вечер слышу эти слова. «Зачитался, не пойду, зачитался, не успел, зачитался, прости…» Сколько вы читаете с ним… Это не то, что я — одну книгу, растягиваю на месяц, а то и больше. — Спуская глаза на мое платье, она не оставляет свое мнение относительно моей одежды, имея виду, что работает с родителями в сфере искусства моды: — И ты одета по последней моде! Весьма обольстительно, — подмигивает мне глазами. — Всё понятно-понятно. А мой, пожалуюсь тебе, совсем не заценил этот корсет, продолжал читать, пока я кружилась возле него. Посмотрим, что скажет его братец.

— Спасибо, — улыбаюсь я и выношу зевок наружу, так как меня и вправду клонит в сон. — Идём. Услышим, что скажет Джексон.

Беру поднос с оставшимися блюдами и внезапно в мое обоняние просачивается запах морской волны с нотами имбиря, мускуса и гвоздики.

— На дворе почти десять часов. Пора бы нам садиться! — врезается голос приближающегося Джексона.

В кремовой рубашке, распахнутой у горла и заправленной в бежевые брюки, он выглядит поразительно-сексуальным. Залюбовавшись благородством его черт, идеальными физическими данными, я ощущаю животный магнетизм, который предельно сильно оказывает на меня влияние. Его глаза тянут мои глаза к нему.

* * *

Джексон

В мягком свете я осматриваю ее точеную фигуру откровенным взглядом. Светлые тени и чуть туши делают ее глаза более выразительными, а румяна подчеркивают высокие скулы. Довершает обаяние ее образа легкий кремовый оттенок помады на ее губах. Ослепительный цвет ее лица, бледно-розовая кожа с голубыми нитями — венами, прямые волосы, обрамляющие личико, эти две частички, две маленькие извилины на ее щеках — ямочки, скульптурные черты лица, идеальные пропорции тела с гордостью позволяют мне признать, что она — само воплощение стиля, естественной красоты, олицетворение женского мира, утончённой таинственности. Я чувствую ее живую мечтательную душеньку. В ней просвечивается непорочная душа с льющейся через край добротой и неподдельной отзывчивостью.

Умная и вспыльчивая, страстная и скромная, своевольная и нежная, мягкая и яростная, обидчивая и ревнивая, с неукротимым духом и быстротой действий — в ней столько загадок и столько контрастов. Я желал найти в ней ту Милану, которую полюбило мое сердце. И нашел — когда она прошептала голосом после той страстной ночи любви, произошедшей спустя годы: «Любимый». И после этого все мои мысли текли только туда, где была она. Приказывал я себе не форсировать события, не торопиться, не напирать на нее, ни в коем случае не шантажировать и не заставлять, но до того, как я начал облекать себя приказаниями, то посмел перейти границу и, коснувшись губами ее губ, больше не смог остановиться.

Она такая живая, если в ней бушуют эмоции.

В отличие от других женщин, которых я встречал, она никогда не выдвигала условия, чтобы быть со мной. За все это время, что мы провели с ней, она ни разу не обременяла меня дотошными вопросами о моих деньгах, статусе и успехах работы, что вызывало глубокий интерес у каждой женщины, с которой я имел дело общаться.

Я замечаю вполголоса, подвигаясь к ней:

— Ещё недавно я и не предполагал, что тебе до такой степени будет подходить такой образ! Сударыня, известно ли Вам, что в таком образе Вы мне напоминаете богиню красоты?

— Джексон, — хохочет она. Ее жемчужная россыпь смеха сводит меня с ума.

— Питер, бери пример с брата! — влезает Ритчелл. — Не то, что ты — один комплимент на все случаи жизни. Ты прекрасна, всё прекрасно, погода прекрасна, настроение прекрасно, — воссоздавая интонацию своего возлюбленного, проявляет недовольства женщина. — Sono offesa!4 — восклицает на итальянском. За недолгое время, что жила там, Ритчелл стала высказываться общеупотребительными фразами жителей Рима.

Питер переводит всё в шутку, и мы всеми приступаем к ужину.

В атмосфере непринужденной легкости после просмотра фильма и ни к чему не обязывающих разговоров, усыпленных нашими поздравлениями с Миланой, по которым я успел истосковаться, я смакую каждое мгновение и, расслабившись от двух бокалов красного вина, сильнее, чем я того ожидал, не осознавая, что делаю, я крепко прижимаю к себе свою любовь и взираю на нее, любующуюся язычками пламени, с неистовым обожанием.

Заливаюсь неадекватным смехом от того, как Питер юмористично рассказывает историю своих «любовных терзаний», описывая все движения сердца, приведшие к женитьбе. Я был безумно удивлен и думал о том, что он решится на такой шаг, максимум, лет через десять — порой трудно отделить его шутки от серьезности. Теперь мне становится ясной причина его звонков по ночам с философскими вопросами ко мне: «Джексон, а зачем мы любим? Куда заводит нас любовь? Вот ты скажи мне, почему ты полюбил именно мою сестру? Что в ней особенного?»

Раскатистый смех разливается по стенам зала.

— Питер, всё, угомонись! — возражает Ритчелл от его следующей серии «Покупка кольца». — Я уже не могу больше смеяться, щеки болят, — покрытая красным румянцем, уверяет невеста, не отводя своего взгляда от возлюбленного. «Неужели она поддалась на его вечное занудство и влюбилась в этого чудака?» И закатив глаза в шутливом раздражении, добавляет: — Ты превращаешь нашу историю в какую-то комедию!

Моя любимая, единственная из нас, держит силу воли к приступу смеха.

Она часть моей души, и я не могу