Моими попутчицами оказались две дамы средних лет и девочка, чей малый росточек не позволял даже заглянуть за борт кабинки. Что касается дам, одна из них была высокой, плотного сложения, а вторая — маленькой и болезненной на вид. Первая, как вошла в кабинку, сразу же уселась и вцепилась правой рукой за поручни, а левой прикрыла глаза. В таком положении она и просидела все время, пока мы поднимались к вершине. Зато ее подруга — хрупкое создание неполных пяти футов роста — разглядывала пейзаж с неослабевающим интересом и не переставая восхищалась открывавшимися головокружительными безднами.

— Маргарет, мы скоро уже приедем? — простонала могучая леди, бросая осторожный взгляд из-под растопыренных пальцев.

— Приближаемся к вершине, — откликнулась непрошибаемая Маргарет. — Ты пропустила незабываемое зрелище! Так и кажется, будто можно запустить теннисным мячиком прямо на Эддерли-стрит.

— Лучше мне этого не слышать, — вздохнула ее побледневшая компаньонка.

Канатная дорога заканчивается в небольшом павильоне, где установлен почтовый ящик — вы можете отправить послание друзьям прямо с вершины Столовой горы. Здесь же продают сопутствующие мелочи вроде почтовых открыток и фотопленки.

Выйдя из кабинки, я остановился, чтобы полюбоваться открывавшейся панорамой. Вид был воистину великолепный! Весь Кейптаун лежал, как на ладони, можно было рассмотреть все улицы, сад ван Рибека, порт с доками и остров Роббен посреди Столовой бухты. Береговая линия плавно изгибалась, уходя к северу. Там в легкой дымке виднелись белые фермы и несжатые поля вокруг Малмсбери.

Макушка Столовой горы разительно отличалась от всех прочих вершин, которые мне доводилось видеть в своей жизни. Это не та узкая возвышенность, на которой вы останавливаетесь перевести дух и набраться сил перед утомительным спуском. Здесь раскинулся собственный просторный мир, где проложены прогулочные маршруты в несколько миль, где в определенном месте с обрыва открывается вид сразу на два океана. На вершине Столовой горы вполне можно построить целый город, и уверен, какие-нибудь греки эллинистической поры именно так бы и поступили. Уж они бы не пожалели сил и средств, чтобы возвести здесь южноафриканский Пергам. И не важно, что жителям его приходилось бы по шесть месяцев в году мириться с туманами и штормовыми ветрами.

Неподалеку от фуникулерной станции расположилось небольшое, но очень солидное с виду кафе. Построено оно было из массивных серых камней, словно перенесенных сюда из сассекской деревни. Управлялась здесь одна неразговорчивая официантка, судя по всему, изрядно утомленная глупыми вопросами посетителей, на которые ей приходилось отвечать в течение долгого рабочего дня. Крайне неохотно она сообщила мне, что шесть человек круглогодично проживают на вершине Столовой горы, что иногда здесь бывает холодно, часто ветрено и, конечно же, одиноко.

Мне кажется, любая вершина горы обладает особыми чарами — когда обольстительными, а когда и пугающими, даже вселяющими суеверный страх. Что касается Столовой горы, то я не обнаружил в ней ничего ужасного или отталкивающего. Вершина не выглядит голой и пустынной. Напротив, меня порадовало изобилие здешней флоры и фауны. Повсюду среди обломков скал снуют юркие ящерицы, а приглядевшись, можно увидеть на задворках канатной станции целое семейство симпатичных полосатых мышей. Выглядят они откормленными и вполне довольными жизнью. Подозреваю, что здесь также водится и множество куда менее симпатичных змей. Присев на ковер из разнообразных диких цветов, я припомнил слова доктора Хатчинсона, который на страницах своей книги «Ботаник в Южной Африке» утверждал, будто склоны этой горы представляют собой цветущий сад.

Кстати, любопытный факт: преодолев долгий подъем на вершину Столовой горы, вы в результате окажетесь на две тысячи триста футов ниже, чем в Йоханнесбурге. Такова курьезная особенность Южной Африки — здесь почти половина страны лежит выше своей знаменитой горы. Величественный горный хребет Капа — а со стороны моря он выглядит очень внушительно — по сути является как бы бастионом, на крыше которого расположились Трансвааль и Свободное государство.

Сидя на вершине Столовой горы и созерцая зеркальную гладь бухты, я размышлял, сколь серьезное влияние на человеческие дела оказало такое простое, казалось бы, растение, как перец. Да-да, именно перец и прочие специи, а также жемчуг и шелк (но в особенности перец!) стали теми сокровищами, которые привели к открытию торгового пути в обход Африки и, как следствие, к основанию первого европейского поселения на Капе. Торговля специями, похоже, является одним из самых древних промыслов на земле. Люди издавна, еще до возникновения письменной истории, занимались перевозкой драгоценных пряностей растительного и животного происхождения с Востока на Запад. Во всяком случае в рецепте приготовления священного елея, который Моисей получил от Бога на горе Синай, упоминались такие знаменитые индийские пряности, как корица, смирна самоточная и кассия. Мы помним также историю Иосифа, проданного родными братьями в рабство. Купившие его арабы как раз направлялись в Египет с грузом специй для тамошних парфюмеров и бальзамировщиков.

Загляните в самую глубь веков, и вы увидите, как в Малабаре и Траванкаре люди грузят мешки с перцем на спины быков, собирают нард с деревьев на берегах Ганга и Джамны, добывают наносное золото в индийском Дардистане, охотятся за изумрудами и рубинами, ныряют за жемчугом, сушат имбирь, гвоздику и мускатный орех, а затем доставляют все эти ценные товары в великие державы Нила и Евфрата.

В эпоху Древнего Рима западный человек тоже пристрастился к перцу. Данная пряность завоевала небывалую популярность в Европе, и популярность эта не уменьшается с веками. Чуть ли не каждый кулинарный рецепт в знаменитой книге Апизия содержит в себе перец. Более того, древнеримские врачи прописывали его в качестве лечебного средства от малярии. С падением Рима торговля пряностями переместилась в Константинополь и стала источником несметных богатств Византийской империи. После того как Константинополь пал под напором турок, эстафету подхватила Венеция. Можно сказать, что крылатый лев святого Марка стоит, опираясь на восточные специи. Европейские рыцари возвращались из крестовых походов в свои скучные замки и везли с собой маленькие шкатулочки с пряностями. Средневековая Европа вошла во вкус и начала буквально сходить с ума по перцу. И то сказать, надо же чем-то приправлять ужасную солонину и рыбу, которые составляли основу рациона европейской знати в зимнее время. Бароны и графы (не говоря об их женах) мечтали о мускусе и корице, о шелках и жемчугах, о черном дереве и слоновой кости. Дабы удовлетворить их потребности, венецианские галеры совершали регулярные рейсы, и каждая из них привозила на Запад кусочек Востока.

А в это время португальский принц Энрике, лелеявший идею покорения новых земель и потому прозванный Генрихом Мореплавателем, рассуждал следующим образом: если предположить, что Земля действительно круглая, как доказывают некоторые географы, тогда можно попасть в Индию, обогнув Африку, и завладеть богатствами Востока в обход ненасытных венецианцев. Португальские мореходы начали исследовать западное побережье Африки, с каждой экспедицией продвигаясь все дальше на юг. Наконец в 1486 году произошло событие, коренным образом изменившее картину мира. Один из португальских мореплавателей по имени Бартоломеу Диаш попал в жестокий шторм, который закинул его на самый юг Африканского континента, примерно в то место, где располагается современный Порт-Элизабет. Так волею судеб Диаш совершил революционное открытие: он понял, что Африка имеет оконечность, которую можно обогнуть. На обратном пути он увидел мыс и назвал его Мысом Штормов. Позже это название — то ли по инициативе самого Диаша, то ли волею Жуана II Португальского — было изменено. Вновь открытому мысу дали имя мыс Доброй Надежды, ибо он сулил удобный морской путь в вожделенную Индию.