Автограв мягко опустился на плоскую вершину холма, приспособленную под взлетно-посадочную площадку. Никто не вышел навстречу. Силантьев выпрыгнул из кабины первым и успел галантно подать даме руку.

– Малолюдно у вас, – заметил он.

– Так и должно быть, – откликнулась Илга. – Разгар рабочего дня. В обычной ситуации на «точке», кроме дежурного диспетчера, не должно оставаться ни единой души. Работы у егерей-охотоведов по горло. Марыся Ясенская занимается подсчетом поголовья икраносных мисигов в верховьях Большого Инзера. Артур Тер-Акопян присматривает за субэлами, занятыми заготовкой зимних кормов для поликорновой фермы. А Коля Сапрыкин с утра повел очередную группу туристов к Медовой балке…

– А где же старший егерь-охотовед?

– У него сегодня выходной, – ответила Илга. – А в выходные он занят раскопками.

– Что же он ищет?

– Год назад в карстовых пещерах Медовой балки он обнаружил наскальную живопись. Не слыхали?

– Признаться – нет.

– Ну как же, – сказала Илга с плохо скрываемой иронией. – Мировая сенсация! Представьте себе пещеру, чрезвычайно удобную для проживания наших первобытных предков, и – ничего, ни косточки, ни рубила, ни наконечника. Только рисунок поликорна, отбивающегося от стаи собарсов, который, как уверяют искусствоведы, выполнен со свойственным всем первобытным художникам безыскусным изяществом…

– Как – поликорна! – опешил Силантьев. – Какие могли быть поликорны, тем более собарсы, в каменном веке? Это наверняка чья-то шутка.

– В том-то и дело, что нет, – сказала она. – Радиоуглеродный анализ показал, что изображению не менее десяти тысяч лет… Что тут началось! Несколько месяцев длилось нашествие астроархеологов. И самозваных, и профессионалов. Копали, просвечивали интравизором, едва полтайги не вытоптали, и…

– Ничего, – подхватил вице-секретарь. – Ни звездолета, ни бластера, ни перочинного ножика.

– Угадали, – подтвердила Илга. – Сей артефакт оказался пока единственным… Поиски перенесли в другие края, и наш «Теплый ручей» вновь превратился в самый заурядный егерский пункт, которых на Южном Урале десятки…

– И только старший егерь-охотовед не смирился, – догадался Силантьев.

– Да, только ему неймется…

– Я вижу, вы его недолюбливаете.

Илга улыбнулась, покачала головой. Медные косы вспыхнули в последних лучах заходящего солнца.

– А вот и не угадали, – сказала она. – И очень даже люблю. Томас Кайрус – мой отец.

– Простите…

Илга пожала хрупкими с виду плечами.

В неловком молчании они спустились с холма, пересекли обширный двор, поднялись по скрипучим ступенькам в столовую.

Егерский пункт номер семнадцать окружал деревянный частокол, а некоторые строения внутри напоминали блокгауз, памятный каждому, кто в детстве зачитывался «Островом сокровищ». На фоне этой суровой архитектурной экзотики здание столовой выглядело легкомысленно-сказочным: крылечко с балясинами, крытая тесом крыша, веселенькие изразцы декоративной печи.

Илга показала гостю, где расположена умывальня, а сама принялась хлопотать. Она достала из холодильника фирменное блюдо – заливное из телятины, поколдовала с установкой субмолекулярного синтеза, сооружая крабовый салат и украинский борщ. Вспомнила, что говорилось о кофе, и решила уточнить: какой предпочитает гость? Дверь умывальни была распахнута настежь, Силантьева внутри не было. Не оказалось его и в обеденном зале. Недоумевая, Илга выглянула во двор. Увиденное поразило ее сильнее, чем все странности нежданного гостя вместе взятые.

Роман Витальевич вприпрыжку мчался к взлетно-посадочному холму. На вершине он воровато оглянулся – ни дать ни взять нашкодивший кот – и нырнул в кабину автограва.

– А как же кофе? – пробормотала Илга.

«Стерх» поднимался к тускнеющему небу, но помощница старшего егеря-охотоведа не смотрела ему вслед. Она не могла отвести глаз от большого портрета, с незапамятных времен висевшего в простенке у входа в пункт связи. Конечно, он немного постарел и обрюзг, этот герой ее детских мечтаний, но мужчина, сорок лет назад открывший цивилизацию Медеи, был по-прежнему божественно красив.

– Стой! – закричала Илга, выбегая на крыльцо. – Стой, чудак!

* * *

– Почему вы сбежали?! – с ходу накинулась на него самая красивая женщина Вселенной. – Что за мальчишество!

Силантьев немедленно ощетинился, пробурчав:

– А вы всегда начинаете разговор с допроса?

Видеокомм вице-секретаря поддерживал двусторонний контакт, и поэтому Илга без труда оглядела просторный, но уже слегка захламленный кабинет Силантьева: включенный мыследекодер, смятые листочки распечаток, облатки транквилизаторов.

– Ах, извините, я вам помешала… – проговорила она с иронией.

Силантьев тоже оглядел свой кабинет. Стало тошно. Захотелось на волю, на свежий воздух. В заснеженные просторы Южного Урала, где могучие ели седовласыми богатырями в серебристых шеломах стерегут покой бревенчатого дома, так похожего на сказочный терем.

«К дьяволу, – подумал он. – Майер же сказал: можешь не торопиться. Вот и не буду… Гулять, веселиться с этой золотоволосой нимфой, коль уж она сама позвонила…»

– Вы уже обедали, Илга? – с надеждой спросил он.

– Обедала, – мстительно сообщила она. – И кофе пила… От которого вы тогда так позорно бежали.

– Бежал, каюсь, – пробормотал Силантьев. – Увидел этот дурацкий портрет и сбежал. Испугался, что вы станете смотреть на меня вот такими глазами!

Он показал – какими.

Илга рассмеялась.

– Я и смотрела… – сказала она, – своему автограву вслед…

– Машину я вернул.

– Не вы, а этот жутковатый тип…

– Октавиан-Клавдий… – уточнил Силантьев. – Это, если хотите знать, мой крестник… Да, представьте себе, двухголовый си-гуманоид с шестой планеты в системе Антареса…

– Крестник?! – удивилась красавица. – Удивительно!.. Впрочем, и не удивительно вовсе, зная вашу работу…

– Так, может, поужинаете со мною? – продолжал испытывать судьбу вице-секретарь.

– Я подумаю, друг беглец, – заявила Илга. – Но учтите, вам придется придумать что-нибудь пооригинальнее банального кафе с субэл-официантами…

– Я обязательно что-нибудь придумаю, – с жаром пообещал Силантьев, но облачко объемного изображения Илги уже растаяло.

Силантьев вздохнул и вновь попытался сосредоточиться на введении. Получалось плохо. Звонок Илги окончательно выбил его из творческой колеи. Тогда Силантьев решил ознакомиться с отчетами полевых сотрудников, поступившими на домашний терминал за последние сутки, – отпуск отпуском, но и о работе забывать не след. Сначала он увлекся, но потом поймал себя на том, что то и дело посматривает в окно, по романтичной моде позапрошлого века заключавшее кабинет в единую прозрачную полусферу. Сейчас окно напоминало обзорный «фонарь» туристической субмарины, пелена несущегося снега за ним казалась облаком криля, влекомого подводным течением, стремительно проносящиеся в вышине патрульные глифы – бело-голубыми рыбинами, а плывущие автогравы – раскоряченными, фосфоресцирующими медузами. Большего из-за своего стола Силантьев разглядеть не мог, но хорошо представлял сугробы на замерзшей глади Исети, смутно, сквозь метель, чернеющие скопления голых деревьев да щетинистые пятна и полосы кустарника, растущего вдоль пешеходных дорожек усадебного парка.