— Не-е-е, лучше Берия! — издевательски говорю я, Лерка прыскает. Процесс пошел.

— Ульянов, Молотов, Каганович… — начинает перечислять девушка, голова у неё запрокинута, и смотрит она не на меня, а в потолок. Наверное, ей тоже удобнее думать, глядя в пространство.

— Нет! Только не Каганович! — яростно протестую я.

— Ладно, — легко соглашается Лерка. — Полагаю, что Троцкий, Микаян и Орджоникидзе тоже не стоит?

— Калинин можно! — радостно восклицаю я, искренне надеясь, что с выбором фамилии определились.

— Нет! — почему-то резко возражает «сестра». — У меня один знакомый был Калинин. Неприятный тип. Валерия Калинина, — произносит, словно бы на себя примеряет и тут же кривится как от зубной боли: — Фу, блин! Как будто замуж за этого дурака вышла!

— Жуков, — говорю я, имея в виду, что Жуков-то уж точно дураком не был.

— Жуков — это как-то простовато. Мы же дворяне. Вот Тухачевский подойдет, — при этих словах Леркино лицо стало каким-то благостно-мечтательным.

— Отпадает! — разрушил я её грёзы. — Тухачевский тоже дурак был, не хуже твоего Калинина. Его даже расстреляли за это. Лучше тогда уж Блюхер.

— С ума сошел! — всполошилась Лерка. — Ты знаешь, как Блюхер на русский язык переводится?!

И мы оба заржали.

— Чапаев? — Предложил я.

Валери оценивающе посмотрела на меня и выдала:

— Не тянешь ты на Чапаева. Харизмы в тебе нет.

Мы замолчали. Я обиженно, Лерка задумчиво.

— Подожди, — вдруг спохватывается она. — А почему это Тухачевский — дурак? Блюхера ведь тоже расстреляли.

— Блюхера не расстреляли, — даю я историческую справку. — Репрессировали — да, расстреляли — нет. Его забили до смерти, потому что не выдавал никого. В отличие от Тухачевского, который на первом же допросе всех сдал.

— Тогда он предатель, а не дурак, — Лерке почему-то не хочется, чтобы Тухачевский был именно дураком.

— Потому что и сам не спасся, — говорю я. — И других погубил. Знаешь, сколько тогда народа завалили?

— Сколько? — спрашивает Лерка с вызовом.

— Много! — выпаливаю я, а сам понимаю, что никакой конкретной цифры попросту не знаю.

Мы снова замолкаем. Только теперь наоборот, я задумчиво, а она обиженно. А чего вот обиделась-то, спрашивается?

Блин! Внезапная догадка, как вспышка в голове. Может быть, Лерка какая-нибудь дальняя родственница Красного Бонапарта? А его тут с дерьмом смешиваю. Да, нехорошо получилось.

— Чкалов, Покрышкин, Кожедуб, — предлагаю я варианты со стопроцентными героями.

— Чкалов… — она опять как будто примеряет фамилию. — Нет, как-то не понятно. Покрышкин… — снова примерка фамилии. — Нет, не дворянская фамилия, а Кожедуб вообще на Кожемяку похоже.

— Чем тебе герои народного эпоса не нравятся? — спрашиваю с наигранным возмущением, хотя и сам, конечно, понимаю, что здесь всё оценят не так.

Опять молчим. На этот раз задумчиво молчим оба.

— Народный эпос, говоришь? — глаза у Валерика светятся. — Почему обязательно народный? Просто литературный герой! — и выдает: — Румата Исторский!

— Это кто? — кто он я и, правда, что-то не помню.

Лерик удивлена не меньше.

— Ну, как же?! «Трудно быть богом». Что? Не читал?

— Не-ет. — я отрицательно мотаю головой, а сам пытаюсь понять, насколько всё плохо.

— Ну, там, на одной планете… — начала было девушка, и осеклась. — Ладно, потом расскажу.

— Исторский? А чё, пойдет, — я тоже, как Лерка примериваю фамилию. — Исторские? Нормально так звучит. Александэр Руматович и Валерия Руматовна.

— Валерия Антуанетта Руматовна! — поправили меня очень гордым голосом.

— О, как! Ах, простите, Ваше Сиятельство! — склоняюсь я в шутовском поклоне.

Лерка делает вид, что надменно смотрит на меня сверху вниз. Мы оба смеёмся.

— Знаешь, чё, Валерия Антуанетта?! — говорю я уже серьёзно. — А не кажется тебе, что «Руматовна» звучит как-то по-татарски?

— Чем тебе татары не угодили? — удивляется Лерка. — Ты что, националист?

— Я-то нет, а вот тут не так давно иго, знаешь ли, было. Что характерно татаро-монгольское, — лезу я с новой исторической справкой. — Может местные к таким отчествам и нормально относятся, а может, и нет. Давай опыты ставить не будем. Мало ли.

— Что предлагаешь? — «сестра» смотрит на меня вызывающе.

Я задумался. Вот опять, тебе говорят: «Говори!», а ты как воды в рот набрал. Наконец, собравшись с мыслями, начинаю новый тур выборов.

— А других героев войны ты не рассматриваешь? Да хоть бы и маршалов, например.

— Будёнов и Ворошилов? — Лерка брезгливо морщит губки. — Не-а.

— Только Будённый, а не Будёнов. Но я не их имел в виду.

— А кого Малинкова? — «сестра» и эту кандидатуру не одобряет.

— Малинков? Нет. Ну, в смысле Малинков он тоже какой-то шишкой был, но не маршалом. Маршал — это Малиновский.

— Малиновский? Красиво! Давай Малиновскими будем.

— Только ты, тогда как няня Пушкина будешь, — вставляю я шпильку.

— В смысле старая? — не понимает Лерка.

— В смысле Родионовна. Малиновского-то Родион Константинович звали! — мне отчего-то радостно, уел Лерку.

А она про что-то задумалась, вот как будто какую-то мысль поймала и над ней думает. Точно. Сейчас выдаст. Я не ошибся в прогнозах, выдаёт:

— А кто здесь вообще может знать, как его звали? Да и не всё ли равно? А вдруг мы какие-то другие Малиновские? А даже если и те же самые? Только мы не дети, а внуки, или даже правнуки. Может такое быть? — Спрашивает Лерка и тут же отвечает: — Да запросто! — и продолжает голосом человека, принявшего твердое решение: — Значит так, будем Малиновские Константиновичи. Всё!

— А маршал нам кто? — спрашиваю, потому что никакое не всё. Всё только начинается!

— Да пофиг! Хоть прапрадедушка! — Лерка похоже ещё не понимает.

— А папу нашего как звали? — стараюсь сделать голос как можно ехиднее.

— Для особо тупых, Константином! — раздраженно так отвечает.

— А по батюшке? — и ехидства, ехидства побольше.

До Лерки похоже дошло. Она смотрит на меня в упор, и молчит, словно ищет ответ.

— Константин Родионыч его звали! Доволен? — ей кажется, что вопрос решен.

— Ага! — говорю. — А дедушку Родион Константинович! Прадедушку — Константин Родионович, ну а уж прапрадедушка тот как раз и был Родион Константинович маршал Советского Союза и дважды герой. Так что ли?