что бы [он] ни знал в подробностях, и все дела [он] мог уладить безопасно, а также [все] предвидеть, поэтому не ошибался в поощрениях и наказаниях. В его время на его пути не встречались вместе ложь и правда, [он] знал пути увещевания или предостережения. Своим обличьем он был достоин царского величия»[23]. В этом гиперболическом изображении личности Тхэджо проявилось стремление рассматривать недавнюю историю через призму конфуцианского идеала государственного управления. Как отмечает Ким Чхольджун, «такая оценка Тхэджо показывает представление об [истории] основания государства Корё как об идеальной с точки зрения конфуцианского политического эталона и поэтому может считаться началом утверждения конфуцианского политического идеала в Корё»[24]. В характеристике остальных четырех царствований (от Хеджона до Кёнджона) также отразилось новое понимание Чхве Сынно истории — с точки зрения конфуцианской историографии.

«Двадцать восемь актуальных задач» посвящены отношению государства к идеологии и хозяйству буддийской церкви. Критика буддийской идеологии не была столь резкой, какая была характерна для конфуцианцев последующего периода. Автор утверждал приоритет текущих дел государственного управления: «Следование вере Сакья составляет основу совершенствования тела, а исполнение конфуцианских предписаний — источник государственного управления. Совершенствование тела означает богатство будущей жизни, а управление государством — обязанность сегодняшнего дня; сегодня — близко, а будущая жизнь далека, отвергать близкое во имя далекого — разве это не ошибка?»[25]. Более умеренной выглядит и критика в отношении монастырского хозяйства по сравнению с критикой периода династии Ли: критикуются, например, излишества в отправлении буддийских ритуалов. Было предложено преобразование государственных учреждений, в частности совершенствование провинциальной администрации для предотвращения незаконных действий крупных землевладельцев. Но предлагаемые мероприятия предусматривали не столько сильную монархическую власть, сколько усиление центрального правительства как органа коллективной власти магнатов. Чхве Сынно предлагал, например, приостановить работу по ревизии крепостного состояния ноби и даже возвратить прежним хозяевам ранее освобожденных ноби (если они «непочтительны» к прежним хозяевам и т.д.). В петиции речь шла и о заимствованиях из китайской культуры. Чхве Сынно считал, что церемониям, музыке, стихам, составлению династийных историй, принципам отношений между государем и подданными, между отцом и сыном следует учиться у Китая, а подражать китайцам в одежде, жилье, средствах передвижения и прочих вещах повседневного быта необязательно.

Несомненно, что по предложениям Чхве Сынно в правление вана Сонджона были проведены важные реформы в административной (создание централизованного государственного аппарата в столице и на местах) и культурной (учреждение высшей школы для подготовки чиновников и пр.) сферах, укрепившие монархическую власть в стране. Усиление центральной власти экономически закреплялось законом о земельных наделах (чонсиква) и соответствующими положениями о статусе чиновников.

Внешнеполитической установкой Корё уже с начального периода правления вана Кванджона было намечавшееся подчинение Китаю, «служение старшему и добрососедство» (садэ кёрин), получившее впоследствии название «низкопоклонства перед великим государством».

Конфуцианские идеалы государственного управления, которые сложились в X—XI вв., защищались и получили дальнейшее развитие в политической практике и в исторических работах Ким Бусика.

Мотивы, побудившие к составлению Самгук саги, были изложены в письме Ким Бусика при подношении этого сочинения вану Инджону. Отметив, что «три государства наших восточных пределов прошли через множество лет и надобно увековечить их деяния», он с сожалением отмечал тот печальный факт, что «нынешние ученые мужи, часто хорошо знающие и способные подробно разъяснить пять классических книг (каноны конфуцианства), сочинения мудрецов, а также историю прошедших эпох Цинь и Хань, когда речь заходит о делах нашего государства, оказываются в полном невежестве, не знают ни их начала, ни их конца». Одновременно он отмечал недостатки сохранившихся источников — китайские династийные истории, по его мнению, содержат очень краткие сведения о некитайских государствах, а местные древние записи, которые велись в трех государствах, «из-за грубого и несовершенного слога, из-за больших пропусков в фактических сведениях... непригодны для выявления добра или зла государей и государынь, преданности или вероломства их слуг, спокойствия или опасности в государстве, благоденствия или мятежности народа, что могло бы служить назиданием для потомков (курсив наш. — М.П.)»[26]. Если судить по выделенным словам, история Ким Бусику представлялась как история правления царей и их приближенных, которые определяли спокойствие страны и благополучие народа, и в истории он стремился выявить поучительные факты, могущие служить назиданием для грядущих поколений.

Понимание Ким Бусиком задач изучения истории было высказано помимо указанного письма в его комментариях — «рассуждениях» по поводу отдельных событий и фактов из истории трех государств. Причем для всех комментариев историографа Ким Бусика характерно стремление обосновать свои идеи ссылками на авторитеты мыслителей древнего Китая и оценивать события корейской истории, исходя из принципов конфуцианства, осмысленных по-своему Ким Бусиком. Самгук саги и сами комментарии Ким Бусика оказали большое влияние на утверждение на корейской почве конфуцианской идеологии.

В «Летописях Силла» содержится 10 комментариев Ким Бусика. Первый из них касается принципов датировки царствований правителей или определения начального года их правления (чхинвон поп). Ким Бусик отмечал, что «правило об установлении названий годам правления через год после восшествия правителя подробно изложено в Чунь-цю, и оно было законом, который не могли изменить прежние цари». Этому положению противоречил порядок, утвердившийся в Силла и других корейских государствах, где последний год того или иного правителя назывался начальным годом следующего (в рассматриваемом случае речь шла о восшествии Намхэ после Хёккосе в 4 г. н.э.). С точки зрения принципа, изложенного в Чунь-цю, «было неправильно, чтобы в год кончины прежнего вана [новый ван Намхэ] сразу же по восшествии устанавливал название годам своего правления. Но, с другой стороны, это можно считать заимствованием обычаев Шанской эпохи». Ким Бусик этим оправдывал то, что он в Самгук саги не придерживался первого принципа — юнён чхинвон поп, а следовал местной традиции, т.е. принципу чыкви чхинвон поп, или правилу называть первым годом правления год восшествия[27].

Второй комментарий относится к порядку титулования нецарствовавших родителей монархов. Ким Бусик приводил примеры из истории Китая, в частности доклад одного из чиновников, поданный по восшествии ханьского императора Сюань-ди, в котором говорилось: «Тот, кто усыновлен другим человеком, становится его сыном, и он не должен совершать жертвоприношений [духам] собственного отца и матери, ибо таков закон почитания предков». Ким Бусик считал, что «это соответствовало смыслу священных конфуцианских книг и являлось вечным законом, поэтому ему, как непреложному закону, следовали позднее ханьский император Гуанъу и сунский Ин-цзун», и осуждал сложившуюся в Силла практику, когда давали титулы ванов нецарствовавшим родителям государей. Ким Бусик далее отмечал: «А в Силла, если родственник вана наследовал великое правление и становился государем, не было случая, чтобы он