После этого Габиний и Постум вытянули из Египта все деньги, которые только могли. Постум даже стал высоким государственным лицом в правительстве этой страны – если не главой правительства, то, во всяком случае, главой финансового ведомства. Он отправил в Италию целый флот, груженный тканями, одеждой и изделиями из стекла (см. Цицерон. В защиту Рабирия Постума). Лихоимство этого римлянина вызвало такое недовольство в стране, что ему пришлось бежать из Александрии. Когда же они с Габинием в 54 году до н.э. вернулись в Италию, им обоим предъявили обвинения в финансовых махинациях. Цицерон (который ранее именовал Габиния «коварным, жуликоватым, женоподобным мальчишкой») на этот раз согласился защищать их обоих. Габиний, несмотря на то что щедро раздавал взятки, был осужден (со второй попытки) и отправился в изгнание. Но Постуму удалось выкрутиться. Он утверждал (конечно, это было ложью), будто стал бедняком, так как не смог получить долг с Птолемея. И тут Цезарь вдруг согласился взять на себя возмещение части «не полученных» Постумом денег. В свое время Цезарь получил от Птолемея столько денег, что мог возместить Постуму часть долга. Хотя не исключено, что Постум сам заплатил Цезарю, лишь бы тот публично принял на себя такое обязательство. То обстоятельство, что Цезарь согласился на это, сыграло важную роль в жизни Клеопатры.

События этого смутного времени имели и другие последствия для Египта, так как Габиний оставил в Египте войско (так называемых «габинианцев»), которое рассматривалось не как оккупационная армия, поскольку страна еще считалась независимой, а как наемная военная сила, служившая египетской короне. Птолемеи еще с III века до н.э. часто пользовались услугами иностранных наемников, считая местное население не вполне надежным; однако и наемные отряды не всегда было легко контролировать, и они могли выйти из повиновения, а к тому же существовали противоречия между ними и другими частями царской гвардии. Однако Габиний создал новое, отборное наемное войско в Египте, так что впоследствии о нем даже упомянул Цезарь в «Записках о гражданской войне».

«Люди Габиния, – писал Цезарь, – привыкли к вольной жизни в Александрии. Они позабыли о римских правилах дисциплины и даже перестали считать себя римлянами. Они женились на местных уроженках, и многие имели от них детей. Сверх того, в их войско вербовали разбойников и пиратов из Сирии, Киликии и соседних областей; они принимали многих осужденных на каторгу и изгнание. Наши беглые рабы находили убежище и получали надежное содержание, если становились там солдатами. Если хозяева пытались задержать кого-то из беглых, их товарищи объединялись и противодействовали этому силой, поскольку сами они находились в сходном положении. Эти люди нередко требовали казни царских фаворитов, грабили богатых, осаждали дворец, требуя повышения платы, низвергали с престола одних и возводили на него других, следуя какой-то древней традиции александрийской армии» (Записки о гражданской войне).

Для Птолемея XII было большим достижением то, что он смог дисциплинарными мерами и уступками превратить это воинство в свою опору, пусть и не совсем надежную, так что и после его смерти оно продолжало играть значительную роль в жизни страны. Цезарь даже заметил, будто габинианцы однажды «воевали и с самими египтянами». Возможно, он имел в виду раздоры после кончины Птолемея, а может быть, и напряженную внутреннюю борьбу времен его реставрации. Беспорядки в то время были не только в Александрии, но также в Гераклсополе, Фаюме и Оксиринхе. Крестьяне требовали защиты от произвола ростовщика Постума и угрожали, в противном случае, перестать проводить ирригационные работы; правительство же требовало от провинциальных начальников усилить меры против подстрекателей к бунтам.

* * *

И все же после мучительной борьбы Птолемей, до известной степени, снова стал хозяином в собственном доме. Хотя многие смотрели на него просто как на римскую марионетку, то обстоятельство, что он превратил габинианцев в боеспособную силу, говорит об упрощенности такого подхода. Птолемей также вел экспансионистскую политику на южных границах своего государства, и недаром он заставил свою дочь, Клеопатру VII, изучить не один африканский язык. По портретам этого царя на монетах (особенно – 53 г, до н.э.) можно судить о том, что именно от него Клеопатра унаследовала нос с горбинкой. Благодаря этим портретам возможно идентифицировать бронзовую статуэтку из Александрии, изображающую угрюмого, разочарованного человека, как скульптурный портрет Птолемея XII.

Несмотря на свою жестокость, проявляемую в тех случаях, когда он считал это необходимым, он был хитрый, искусный политик. При всех его слабостях и пороках он сумел сохранить наследие Птолемеев.

Одним из его пороков, несмотря на то что у него было несколько детей, являлись, видимо, гомосексуальные склонности. В одной надписи с нильского острова Филы упоминается о двух или трех мужчинах, которые будто бы были пассивными гомосексуальными партнерами царя (см. Бек. Корпус греческих надписей). Впрочем, следует заметить, что термин «кинайдос», употребляемый авторами надписи, означал не только такого партнера, но и исполнителя непристойных танцев, что не раз случалось при дворе Птолемеев. Рассказывают, что философ-платоник Деметрий сам был принужден исполнять подобный танец при дворе Птолемея XII. Последний вообще интересовался танцами, но также и музыкой. Сам он любил аккомпанировать хористам во время празднеств на инструменте, родственном нынешним кларнету или гобою, отсюда одно из прозвищ этого царя – Дудочник. В Новое время Вольтер, превознося искусство Фридриха Великого, игравшего на духовых инструментах, утверждал, что сам Птолемей Дудочник не решился бы больше играть, если бы мог услышать игру прусского короля. Однако в древние времена к таким занятиям со стороны государственных мужей относились с известным неодобрением (особенно этим отличались римляне). И самого Птолемея в его время иногда именовали «не мужем, но дудочником и чародеем» (Атеней). Элемент модного тогда мистицизма усматривали даже в организуемых им концертах, и что-то от этого духа проявилось в одной из александрийских статуэток того времени, изображающей человека, играющего на дудке.

* * *

Однако римляне считали, что человек не станет плясать, если он не пьян.

И надо сказать, что были основания ставить в один ряд оба эти состояния. Танцы, как и винопитие, составляли не только часть развлечений при дворе Птолемеев, но и часть их, если так можно выразиться, официальных религиозных ритуалов, связанных с обожествлением правителей. Эта доктрина играла важнейшую роль в политике Птолемея, как и его дочери Клеопатры VII.

В эту греко-римскую эпоху люди страстно увлекались всякого рода мистическими культами, посвящениями, очищениями, верой в воздаяние в этом и в ином мире. Наряду с этим очень распространено было и обожествление правителей. Еще с давних пор эллины расценивали высшие способности как нечто сверхъестественное, а определенных людей считали гениями, сверхчеловеческими существами. Так, известно, что существовал посмертный культ поэта Софокла. Когда же на смену греческим полисам на первый план вышли эллинистические царства, идея обожествления новых правителей – царей, обладавших огромной властью казнить и миловать, стала очень популярной. В дальнейшем их стали именовать Эпифанами («Знамениями богов», «Новыми богами»), Сотерами («Спасителями»), Эвергетами («Благодетелями»). Все эти титулы относились в первую очередь к Птолемеям, которые показывали пример остальному эллинистическому миру в смысле форм обожествления царей. В Египте эта традиция была очень древней и шла еще от эпохи фараонов. Со времен Птолемеев этот институт наполнился новым содержанием и широко распространился на территориях эллинистических государств.