— Я могу тебе помочь. К тому же ты утверждаешь, что муж твой сам искренне радеет за то, чтобы избавиться от своего недуга, ибо в действительности он не таков, каков в своём бешеном припадке. Иди за мной.

Проверив, хорошо ли он привязал своего скакуна, ведьмак свернул с дороги прямо к дому Уго, как будто знал достоверно, где он живёт.

Увидев чужака, мясник попытался наброситься на того с громадным тесаком, но ведьмак жестом руки остановил его.

В полночь, очертив куском мела вокруг Уго белую окружность, незнакомец посыпал на этот круг какой-то загадочный песок и поджёг. Тут же вспыхнуло яркое малиновое пламя, языки которого норовили достать как мясника, так и остальных. Выхватив из своей поклажи странную книгу со страницами чёрного цвета и открыв её не сначала, но в определённом месте, ведьмак начал шептать какие-то фразы; вначале шёпотом, но позже его шёпот, нарастая, постепенно сорвался на крик.

Уго, боясь выйти за пределы круга, окружённый стеной огня, истошно орал. Его словно разрывало на части. Его жене невмоготу стало глядеть на эти муки и страдания; она отвернула от этого зрелища своё заплаканное лицо.

Ведьмак же, уже отбросив книгу куда подальше, воздел к небу свои руки и продолжал вопить заклинания. Только вот не небо уже было над ним, а нечто, сокрытое чёрными тучами, ибо погода резко испортилась и вместо тихой лунной ночи стояла непогода. Ведьмака бил град, пронзала молния, покачивало от сильнейшего ветра, но он всё так же неуклонно, невозмутимо, неотступно следовал своему делу.

Слабея, ведьмак переступил огненный круг, но пламя не тронуло его. Он вплотную подошёл к Уго и возложил свои персты на лице несчастного, приговаривая уже на понятном всем языке:

— Изыди же, дщерь, из чертога сего! Не твоё это место, не твой дом. Покинь навсегда и впредь никого не мучь.

Внезапно шторм потушил круглый костёр, а Уго рухнул оземь, точно подкошенный. От него вдруг отделилось что-то; нечто вроде тени. Очень недовольная, та с шумом пронеслась, клокоча какие-то нечленораздельные звуки, и затихла где-то вдали.

С ведьмака сошло, наверное, семь потов, но он поднялся (ибо под конец магического ритуала также был сбит с ног ураганом). Откашлявшись, он бросил девушке:

— Я сделал всё, что мог. Я изгнал очень сильного демона, потеряв при этом часть своей собственной силы. Больше он не побеспокоит Уго никогда. Однако нет гарантии, что сам Уго поправится, ввиду того, что сущность значительно ослабила как его дух, так и тело.

— Как и чем мне отблагодарить вас? — Хлопала глазами та.

— Мне ни от кого ничего не нужно. — Смутился тот. — Единственное, я не смог определить, кто наслал на твоего мужа такое мощное проклятие; сие вне даже моих возможностей. Мне пора, меня как адепта ждёт глава моего ордена. А ты же да не ожесточи сердце своё во все дни жизни твоей, дабы душа твоя не почернела. Внимай хотя бы иногда создателю и творцу, даже если имя его пока сокрыто от тебя.

— А как же твоё имя, спаситель? — Улыбнулась сиротка.

— А моё имя тебе знать не обязательно. — Нахмурился ведьмак. — Достаточно того, что я не на стороне тёмных сил, сил зла. Прощай…

С этими словами странник проследовал от полей к стоящему подле дороги коню, взобрался на него и ускакал, не проронив более ни слова.

«Итбала, сын шакала», думал про себя ведьмак. «Наделает делов, переделывать потом…».

А Сильбина подбежала к мужу своему, однако успокоился уже тот навсегда. И горевала вдова, ибо днями Уго был добр и ласков с нею. И приснился ей сон, и вот: растянулась улыбка на лице умирающего. Молвил ей покойный муж во сне: «Не печалься понапрасну, ведь отныне я свободен и дух тот злобный пребывает вне моего тела; и душе моей не мешает также». Сказал — и испустил дух.

Деревня — она и есть деревня; сорок лет без урожая: после случая с Уго прогнали сиротку односельчане куда подальше, посчитав, что жена стала вдовой посредством убийства мужа. И попробуй людям докажи, что не могла хрупкая несовершеннолетняя девушка пойти на такой шаг. И, несмотря на все слухи, ходящие об Уго, по всей видимости, Сильбину сочли, куда худшим злом. Пошла было Меченая, куда глаза глядят, но вспомнила про одно дельце.

Оглядев украдкой последним взором дом, в котором она провела пятнадцать лет своей жизни, Сильбина пошла по тропе, ведущей на погост.

Это было старое, старое кладбище, где уже почти никого не хоронили, но где сооружали всякие колдуньи свои капища. Однако именно сюда, с краю закопали её отчима и первую мачеху — тех немногих, кто украшал золушкину жизнь ласковой улыбкой и добрым советом.

Сильбина присела у могил, но плакать не стала: она знала, что её родители (а именно таковыми она их считала) этого бы не одобрили. Тяжело вздохнув, девушка встала, но куда идти, куда держать путь — понятия не имела.

От погоста тропинка вела в густой дремучий лес — тот самый, где когда-то охотился сам король. Ныне лес разросся молодой порослью, став ещё гуще. Байки шли о нём, недобрая молва; никто здесь больше не охотился, обходили за версту.

Едва войдя в лес, Сильбина сразу поняла, что не одна: сзади какое-то пыхтение, тяжёлое дыхание.

— Кто здесь? — Не оборачиваясь, спросила она.

Вместо ответа кто-то грубо сгрёб её в охапку и потащил вглубь леса, на опушку — там попросторней, посветлей.

Очнулась сиротка в каком-то тёмном, сыром и унылом чулане. Воздух тут был несколько спёрт, поэтому Меченая, и без того страдавшая астмой, попыталась выбраться наружу. Каково же было удивление и облегчение, ведь дверца оказалась незапертой!

Ведомая типичным женским любопытством, Сильбина вдруг наткнулась на следующую картину: раннее утро, чья-то широченная спина и какие-то земляные сугробы. Лопата. Топор. Брёвна…

— Холмики видишь? Это мои предыдущие жёны. — Донёсся ей басок, и сиротка поняла, что чутьё для некоторых как второе зрение.

— Чем же они тебе не угодили, незнакомец? — Робко, нерешительно и в то же время достаточно твёрдо и без боязни поинтересовалась изгнанница.

— Они задавали слишком много вопросов, на которые я не знал ответов.

— Кто же ты? — Наморщила лоб Сильбина, глядя на детину снизу вверх.

— Я-а-а кто-о-о??? — Разворачивая своё туловище, рявкнул вдруг тот. — Это ты-ы-ы кто-о-о??? Жить надоело? Какого чёрта ты делаешь в моём лесу — не заплутала ли часом?

Кошмар, но перед девой возвышался великан-циклоп, с единственным глазом посредине морды. А всюду валяющиеся обглоданные кости да размозжённые черепа подсказывали