И, не глядя по сторонам, нырнул с борта, вонзая копье в волны. В великолепной кольчуге Аудуна и его шлеме было невозможно удержаться на плаву, и спустя миг Варрин исчез. Конунг сглотнул комок в горле и отвернулся. Смерть Варрина была необходима, и нечего больше об этом размышлять.

Женщина и дети на носу корабля пошевелились, однако Аудун с удивлением заметил, что она не проснулась. До сих пор молодая мать не сомкнула глаз, однако теперь как будто ощутила спокойствие и уверенность, исходящие от близкого берега, и наконец заснула.

До сих пор Аудун ни разу не убивал женщин. Их можно дорого продать — так он объяснял это себе самому. Но имелась и другая причина.

Конунг возвышался над пленниками, глядя, как дети спят на груди женщины. Он держал руку на рукояти ножа. «Скоро придется убить ее этим ножом», — подумал он, вероятно, когда они доберутся до ведьм, или же перед тем, как он вернется к жене. В любом случае, он убьет ее ножом. Лунный клинок до сих пор сражал только воинов, он не может запятнать его кровью женщины. И все-таки конунг чувствовал, что это неправильно — убивать ее тем же оружием, каким он потрошит пойманную рыбу. Она ведь мать, а значит, заслуживает уважения. Он пять раз наблюдал, как рожает жена, и был уверен, что не каждый из его воинов вынесет подобные муки.

Было нечто важное и бесценное в близости матери и детей, в почти осязаемом тепле, которое исходило от нее. Аудун Безжалостный почувствовал, как что-то шевельнулось у него в груди, и, хотя он даже не подозревал об этом, то был первый знак готовой свершиться судьбы.

У женщины был амулет, который дал ей отец детей, странный человек, бродивший с места на место в тот век, когда одиноких странников почти не осталось. Немногие отваживались пускаться в путь в одиночку, опасаясь стать добычей завистливых крестьян, недобрых князей, разбойников, троллей, эльфов или оборотней. Однако отец мальчиков никого не боялся. Амулет — всего-навсего волчья голова, нацарапанная на камешке, — защитит ее, так он сказал и ушел. До сих пор амулет ни разу ей не помог, однако она сжимала его в руках даже во сне. Пока Волк Аудун — победитель великана Гирда, разоритель восточных земель, грозный правитель белых пустошей — с жалостью смотрел на женщину, сжимая рукоять ножа, в нем зародилось какое-то новое чувство. Но кто приписал бы его действию амулета? Человек просто устает от непрестанных убийств. Только боги никогда не теряют вкус к битвам.

Корабль, оставшийся без рулевого, развернулся боком к волне и вдруг неистово содрогнулся. Аудун удержался на ногах, а вот младенцы соскользнули с груди матери. Они проснулись, заходясь плачем, и в следующее мгновение женщина уставилась на Аудуна своим пронизывающим насквозь налитым кровью глазом. Конунг, способный выдержать взгляд любого врага, быстро отвернулся и принялся выравнивать драккар. Работа, как и всегда, помогла отвлечься от мыслей.

Женщина наблюдала, как он закрепляет веревкой руль и распускает парус, и думала, что второй раз в жизни видит перед собой воплощенный ужас. Она сразу поняла, кто он такой: человек, который сражается вечно и ищет выгоды только для себя, человек, который собрал в кулак все свои страхи и швырнул в лицо врагам, грабитель, убийца и герой.

Отец детей говорил, что ему до смерти наскучили герои, однако Аудун вызывал какие угодно чувства, но только не скуку: он был ужасным, смертельно опасным, почти божественным. Когда он вынес ее из церкви, кругом летали стрелы, горел огонь, крестьяне кричали, а он сохранял неестественное спокойствие, словно скала, в которую бьются волны гнева. Казалось, что для него нет ничего странного в происходящем. «Если где-то существует бог войны, — подумала женщина, — он должен выглядеть так, как Аудун».

Однако ей уже доводилось встречать богов на своем жизненном пути.

Мать близнецов звали Саитада, она отличалась удивительной красотой; еще ребенком она попала в плен и была продана в рабство, после чего ее стали звать Бадб. Когда девочка подросла, ее хозяин, кузнец, возлег с ней на ложе. Он был человек щедрый и делился рабыней со своими друзьями. В тринадцать она прокляла свою красоту, взяла из горна кусок раскаленного железа и приложила к лицу.

Кузнец был в бешенстве. Он попытался избить ее, однако по непонятной причине не посмел поднять на нее руку. Ему хотелось обнять ее, поцеловать, сказать, что он сейчас все исправит, но он понимал, что девчонка больше не подойдет к нему по доброй воле. Все время, пока кузнец держал ее у себя, он был уверен, что между ними имеется некая связь, — будто, несмотря на все слезы и протесты, на постоянно надутые губы, девчонка питает к нему теплые чувства, словно он что-то для нее значит. Теперь же на ее лице были запечатлены все его преступления, и, будучи трусом, кузнец не смог вынести такого зрелища у себя в доме. Поэтому он просто отвел девушку на рынок. Хотя в голове у нее мутилось от боли, она запомнила то место, где ее поставили рядом с козами и свиньями, среди навоза и вони, чтобы посторонние люди ощупывали, рассматривали ее и назначали цену.

— Возьмем эту, — сказала жена крестьянина, которую в сумерках можно было принять за вставшую на задние копытца свинью. — Вот эта, как мне кажется, подойдет.

Крестьянин, который, несмотря на преклонные годы, так и не нажил ума и не утратил похотливости, пришел в восторг. Если развернуть девчонку правым боком, он сможет насладиться редкой красавицей. Но в следующий миг он поглядел на тот самый глаз и понял, что это попросту невозможно. Ему стало не по себе от собственных развратных мыслей, и он проникся состраданием к девочке.

— Да, — согласился крестьянин, — из нее получится отличная прислуга.

Супруги спросили, как ее зовут, и она, желая позабыть о той опороченной маленькой девочке с красивым лицом, которой была, назвала имя, данное ей при рождении, — Саитада.

Жена крестьянина выбрала девочку из-за чудовищного ожога, опасаясь, что муж окончательно перестанет обращать на нее внимание, если в доме появится хорошенькая служанка. Однако она понимала, что не ожог отпугивает мужчин, потому что мужчина, охваченный вожделением, — животное, которого не смутит никакое уродство. Дело было в налитом кровью глазе, который как будто пронизывал тебя насквозь, выставляя напоказ все твои грехи, — вот он-то и заставит мужа держаться подальше. Ни один мужчина, решила крестьянка, не в силах заглянуть в этот глаз без того, чтобы сейчас же понять: за прегрешения обязательно последует наказание.

Крестьянка была знахаркой, она меняла девочке повязки на ране и делала компрессы с окопником и римской ромашкой. У нее не было собственных детей, и она всячески заботилась о купленной девочке: расчесывала и заплетала ей волосы в косы, сшила миленькое платье и даже выделила для нее настоящую кровать. Саитада была счастлива как никогда раньше, и еще она поклялась, что никогда в жизни не будет спать с мужчинами. И не спала, пока ей не исполнилось семнадцать.

В тот день, когда она решила нарушить клятву, к ним зашел сосед и предупредил, что, как ни странно, в окрестностях появился волк. И зарезал у него ночью три овцы. В местности, где маленькие хозяйства стояли вплотную друг к другу, волки встречались нечасто — их отпугивало скопление людей. Поэтому окрестные жители и не знали толком, как бороться с этими хищниками.