По травянистому холму за домами спускались всадники. Прошел уже час с тех пор, как здешний князь узнал о нападении и теперь вместе с дружиной что есть силы погонял коней. В отряде было около двадцати конников, как минимум двое — в кольчугах, двое — с мечами, остальные были вооружены копьями и топорами. Таны собирались, и их становилось все больше.

— Мне кажется, скальды начнут слагать сагу о нас уже скоро, — заметил Арнгир.

— Нас будут помнить вечно, — отозвался Виги.

На расстоянии полета стрелы от викингов крестьяне пробили в частоколе еще одну брешь, и пять конников спрыгнули на берег прямо с невысокого утеса. Северянам уже не было смысла защищать проход в частоколе — теперь они были окружены.

Конунг Аудун прокричал с корабля своим воинам:

— Вы сумели изменить судьбу мира! Вы умрете героями!

Викинги отсалютовали ему топорами, пока три всадника спешивались, обнажая оружие. Двое остались на конях и вошли в реку вслед за отчалившим драккаром. Один из них попытался запрыгнуть на борт, однако вылетел из седла и упал в воду, а второму пришлось поднять коня на дыбы, защищаясь от сверкающего меча Аудуна.

Подхваченное течением, судно развернулось и начало удаляться от берега. И тогда Варрин с конунгом услышали боевой клич танов, двинувшихся в наступление.

— Сегодня в их краях появится много вдов, — сказал Аудун.

— И еще восемь — в наших, — ответил Варрин.

Конунг понурился. Он знал, что их будет девять раньше, чем закончится это путешествие. Как только он вернется, его жена впадет в забытье, и ложная беременность — дело рук горных ведьм — завершится. Когда жена очнется, у нее будет сын, волшебный ребенок, магическое дитя, которое поможет их народу завоевать мир. Аудун велит скальду воспеть гибель своих воинов и пойдет на следующую битву, готовый к смерти. Он встретится со своими сородичами в чертогах Одина, и тогда они поймут, что он был прав. Он обеспечил будущее всем их потомкам. Все, что осталось сделать, — решить, которого из младенцев отдать жене.

Аудун поглядел на мальчиков в корзине. Мать склонилась над ними, что-то приговаривая. Конунгу хотелось еще раз взглянуть на младенцев, однако он не решился прогнать ее. «Еще будет время, чтобы их рассмотреть», — решил конунг.

Он сел на дощатый настил и стянул с себя кольчугу, пока Варрин правил к морю на приливной волне. Но который из младенцев? Ведьмы должны знать, до сих пор они все знали. Королева ведьм погадает, и истинный наследник определится. Только чего это будет стоить? Конунг взял священную книгу и принялся сдирать ножом дорогой металл и драгоценные камни с переплета. Он успел прихватить книгу и пару подсвечников тонкой работы. Хватит ли этого? У королевы ведьм ненасытный аппетит.

Аудун был не просто воин — успешный правитель должен быть еще и ловким политиком. Однако весь его опыт и воспитание, подобающее мужчине, конунгу и бойцу, не позволяли увидеть собственное слабое место. Он умел сражаться с мужчинами, убеждать и увещевать мужчин, править мужчинами. И пусть он был ловким интриганом и знал, как подчинить своей воле других, — но все это умели и горные ведьмы.

До сих пор мертвые почти ничего не значили для Аудуна. Грань, отделявшая их от живых, казалась такой тонкой, что ему было неведомо чувство утраты или скорби. Смерть представлялась всего лишь жизнью в ином месте.

Другое дело — каким способом туда переселиться. Варрину предстоит умереть, однако ему следует умереть как воину. Никто не должен знать тайны происхождения наследника Аудуна, а пока жив хоть кто-то из участников похода, существует и опасность, что правда просочится наружу где-нибудь в полумраке пиршественного зала, разнесется по рынку, прошумит в порыве ветра, надувающего парус драккара. Но Аудун не мог убить своего друга. Конунг с младенчества рос в убеждении, что братоубийца будет проклят навеки. Нельзя даже сказать, что он задумывался об убийстве Варрина, а затем отверг идею. Нет, подобная мысль просто не приходила ему в голову.

Смерть Варрина представляла собой проблему, которую можно разрешить лишь одним известным Аудуну способом — посоветоваться с товарищем. Северяне искренне верили в пользу беседы.

Земля виднелась на горизонте, корабль боролся с течением. На веслах они шли бы совсем по-другому. А под одним лишь парусом и при боковом ветре двигаться вперед было непросто. Однако для Аудуна это последний шанс. Варрин должен погибнуть сейчас, иначе его тело унесет течением на север, туда, где их соплеменники охотятся на китов, или же прибьет к дружественным берегам, что породит неизбежные вопросы.

— Варрин…

— Господин мой, я понимаю, что не могу вернуться. — Пожилой воин прекрасно знал своего конунга и даже сейчас, глядя смерти в лицо, постарался снять камень с его души.

Аудун повесил голову.

Варрин продолжал:

— Что будут обо мне говорить, господин?

— Что тебя любили друзья и боялись враги. И из всех людей на свете ты был самым храбрым. Разве можно надеяться на большее?

— А песни петь будут?

— Варрин, о тебе уже поют песни. После твоей смерти им не будет числа.

Варрин поднялся и втянул в себя воздух, словно человек, проснувшийся на рассвете и наслаждающийся чудесным утром. Затем он внимательно оглядел море.

— Господин мой, я заметил змея морского, неистовый гад полон яда. Да он самого Ёрмунганда способен пожрать! Дозволь мне судьбу испытать и снискать себе славу, вонзив в его шкуру копье.

Смерть приближалась, и, казалось, Варрин уже начал вписывать себя в сагу: его речь сделалась напевной в подражание скальдам. Аудун из уважения к товарищу отвечал ему в тон:

— Ты прав, храбрый Варрин. Сразись и одержишь победу. Но прочный доспех тебе нужен, чтоб в схватку со змеем вступить. Тебя облачу я в кольчугу, что верно служила мне в битвах.

Аудун вынул из бочонка свой панцирь и потряс им. Варрин поклонился, смущенный такой честью, и позволил конунгу облачить себя в доспех. Когда кольчуга была надежно затянута, конунг снял с себя шлем в виде волчьей головы — рубины в глазах волка когда-то были отняты у франков, живущих на юге. Аудун водрузил шлем на голову друга и завязал ремешки. Затем он набросил на Варрина свой богато расшитый плащ. И под конец вложил в руку Варрина копье.

— Скажи моей жене, что она была самой лучшей супругой, — попросил Варрин. — Хотя ее отдали за меня, не спросив, я любил ее. Пусть мои сыновья служат тебе, как служил я. Выдай замуж моих дочерей как своих собственных.

Кельтская женщина спала на носу драккара, прижимая к себе мальчиков.

— В чертогах Одина ты будешь сидеть по правую руку от меня, — пообещал Аудун.

— И мы будем пировать вечно, — отозвался Варрин.

Варрин подошел к борту и занес ногу.

— Смотри, вон там змей! — произнес он полным решимости голосом.