— Они не запомнят, что ты сегодня не поцеловал их, — сказала я.

На зернистой черно-белой пленке, полученной с камеры слежения, Дэниел Финли сортировал связки, пребывая в счастливом неведении, сколько ему осталось жить. О чем он думал в тот момент? О цветах, о том, что съесть на ужин, о дне рождения жены, о наступающем Новом годе?

Вот Финли слышит что-то за спиной, поворачивается, и в этот момент в подсобку входит убийца в маске и наставляет на него короткоствольный пистолет.

— Похоже, автоматический, двадцать пятого калибра, — заметил Трэйвер.

На убийце джинсы, темная рубашка и белые кроссовки, на которых виднелась эмблема «Найк». Финли несколько секунд ошарашенно смотрит на убийцу, словно окаменев от страха. Преступник машет пистолетом, указывая на дверь, но Финли остается на месте, словно не веря своим глазам. Убийца трясет головой, похоже, орет, а потом подходит к Финли и, приставив пистолет к голове бедняги, выталкивает его из зоны досягаемости камеры.

— Разве Брим не сказал, что он был в подсобке, а Финли в торговом зале? — уточнила я.

Трэйвер проверил свои записи и кивнул.

На пленке на несколько минут появляется Брим. Кажется, что-то ищет, а потом снова уходит.

— Наверное, это объясняет, почему он так сказал, — заметил Трэйвер.

— Но не объясняет, как убийца проник в помещение и кто открыл входную дверь, правда?

Я взглянула на часы и засекла время, считая секунды до преступления, которое вот-вот произойдет на экране. Через двадцать пять секунд Финли вбегает обратно и практически сразу же падает, словно марионетка, у которой обрезали веревочки. Убийцы не видно, только облачко пороха из дула.

Мы с напарником переглянулись, подумав об одном и том же. Почему убийца встал так, что оказался вне зоны досягаемости камеры? Он знал о ней или это случайность? Но если он знал о камере и избегал ее, то почему незадолго до этого заходил в опасную для него зону?

— Скорее всего, это ничего не значит, — сказал Трэйвер.

— Скорее всего.

Я снова уселась в кресло и уставилась в окно. Улица была пуста, если не считать припаркованных патрульных автомобилей. Луна зашла, и снег на вершинах гор перестал блестеть отраженным светом.

— Брим сказал, что им доставляли цветы из Мексики. А что, если доставляли не только цветы?

Дэйв выключил видеомагнитофон, встал, потянулся и зевнул, затем посмотрел на часы. Три часа ночи.

— Надеюсь, что все так просто.

Кто-то постучал в дверь кабинета. Зашла девушка-офицер с листом бумаги в руке.

— Получили сведения по одному из ваших фигурантов.

Она положила документ мне на стол и вышла. Это были данные о судимости одного из временных сотрудников Брима.

— Фрэнк Суини, провел тринадцать месяцев в федеральной исправительной колонии в Ломпоке, приговорен к четырем годам лишения свободы за подделку документов, освобожден досрочно. — Я повернулась к Трэйверу, который уже проигрывал в голове различные предположения, а это значило только одно — поцелуй в лобики близняшек откладывался все дальше и дальше.

— Ты это имел в виду, когда сказал, что все будет просто? — спросила я.

— Ну, это была всего лишь догадка.

Я протянула ему полицейский отчет. Дэйв несколько минут изучал его, потом мысленно пожонглировал известными фактами, словно перебирал мелочь в кармане.

— Но как парень, отсидевший за липовую бумажку тринадцать месяцев, мог дойти до того, чтобы пристукнуть человека за две штуки баксов?

— Да, так не бывает, — кивнула я.

— А что, если там было больше, чем две штуки?

— Или что-то кроме денег?

— Например…

— Сегодня не тот вечер, когда можно делать хоть какие-то предположения.

— Предполагается, что я пойму, о чем ты? — спросил Трэйвер.

— Ага, лет через пятнадцать.

Он швырнул документ обратно на стол.

— А может, все именно так, как кажется. Какому-то парню с автоматической пушкой двадцать пятого калибра крупно повезло, и он сорвал большой куш, а потом запаниковал и вляпался.

— Тогда вопрос — кто открыл входную дверь?

Трэйвер сделал глубокий вдох, а потом выдохнул струю воздуха, словно сигаретный дым.

— Хочешь, чтобы мы разбудили сукиного сына Суини? Обыскали его нору?

— Если он замешан, то адрес, который он дал Бриму, пустышка.

— А если не замешан, то мы потратим впустую драгоценное время и не дадим парню насладиться сном, не говоря уже о нас самих.

Я посмотрела на дочкину фотографию, стоявшую на столике. Снимок сделан в летнем лагере, когда ей было четырнадцать. Лэйси в клетчатой рубашке и коротеньких джинсовых шортиках стоит перед гигантской секвойей, раскинув руки в стороны и растопырив пальцы. Смотрит на солнце и широко улыбается. Снято через два месяца после того, как я развелась с ее отцом. У меня отличная память на все события, которые касаются моей семьи. А через три месяца после развода моему мужу поставили диагноз — неоперабельная опухоль мозга. Он протянул еще пять месяцев, пять ужасных месяцев, подключенный к трубкам и накачанный наркотиками. В дочкином детском сознании почему-то во всем была виновата я, хотя у меня возникало то же чувство. Это он изменил мне, а я чувствовала себя виноватой. И его смерть после развода лишь сильнее укрепила мою уверенность, что настоящая жертва именно он, а не я.

Долгое время мне казалось, что Лэйси так счастливо улыбается на этой фотографии, потому что перешла некий рубикон и освободилась от тяжелого груза, который взвалил на наши плечи ее отец. Но сейчас я поняла, что все совсем не так. Казалось, Лэйси вот-вот взлетит и сделает круг над деревом, ставшим свидетелем чуть ли не четвертой части всей человеческой истории. Лэйси обнаружила родственные души, безмолвных жителей нашей планеты, молча терпящих всю грязь и яд, которыми мы поливаем их с того момента, как они проклевываются из земли. Быть цветком или деревцем почти то же самое, что быть ребенком. Мне нужно было сказать ей, что я ее люблю, эта мысль пульсировала в моей голове.

Дэйв откашлялся.

— Что скажешь? Поедем или нет?

— Мы нанесем ему визит завтра утром, — сказала я. — Поезжай домой и поцелуй малышек.

Я просидела в своем кабинете до четырех часов утра, когда позвонили судмедэксперты и сообщили, что тело увезли и место преступления опечатали. Тогда я отправила свидетеля Брима из участка домой и положила видеокассету из камеры слежения в сейф. Сев в «вольво», я вставила в магнитолу кассету Пабло Казальса и поехала по Лэйк-стрит, затем повернула налево и направилась к подножиям гор, видя в зеркале заднего вида огни Лос-Анджелеса.