Я вытащила значок и заорала: «Полиция!» — в надежде, что это поможет расчистить дорогу, но люди видели только табличку с надписью «Выход». Женщина в розовом платье — лицо в слезах, прическа опрыскана гербицидом — налетела на меня, взглянула в глаза и исчезла, подхваченная людским потоком.

Кто-то, увидев полицейских с оружием, завопил: «О, нет, нет! У него оружие!».

Я добежала до сцены одновременно с полицейским, который начал подниматься наверх, держа руку на пистолете. Ведущий попытался задержать меня, но я схватила его за руку и выкрутила ее, чтобы он быстро убрался с моей дороги. На сцене одна из конкурсанток ревела и трясла руками, словно обожглась. Между офицером и Лэйси оставалось около шести метров, он начал вытаскивать пистолет.

— Нет! — завопила я, но он не услышал.

Лэйси заметила его, развернулась и подняла баллончик.

— Лэйси! — заорала я.

Офицер замер на месте и принял боевую стойку, но тут двое устроителей конкурса схватили Лэйси сзади. Баллончик, выбитый ударом из ее руки, казалось, повис на долю секунды в воздухе, после чего с глухим стуком шлепнулся на пол.

В зале повисла мертвая тишина. Движение прекратилось.

Офицер некоторое время рассматривал баллончик, потом посмотрел на меня, перевел дыхание и быстро спрятал оружие в кобуру.

Раздался чей-то голос: «Все кончено». Лэйси увели за кулисы. Я сделала вдох, потом еще один.

Ведущий, судя по всему перепутавший конкурс красоты и гибель шаттла «Колумбия», подошел к микрофону и объявил:

— Дамы и господа, произошел технический сбой!

За кулисами на складном стуле сидела Лэйси в окружении полдюжины седовласых джентльменов в белых костюмах, каждый из которых, по-видимому, находился на грани сердечного приступа. Председатель жюри навис над Лэйси, дрожа от злости и повторяя одно и то же:

— У вас будут большие неприятности, юная леди, бо-о-ольшие неприятности.

Лэйси увидела меня и выпрямилась, пытаясь сделать вид, что у нее все под контролем. Я подошла, заглянула ей в глаза, а потом обратилась к членам жюри:

— Я ее мать.

Пожилой мужчина, нависший над моей девочкой, повернулся ко мне, вены на его шее вздулись, как пожарные шланги. Он несколько секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом заверещал:

— Она дисквалифицирована!

— Полагаю, она догадывается об этом, — заметила я.

Он дрожал от негодования:

— За все годы…

— Да.

— Я никогда…

— Знаю.

— Кто-нибудь мог пострадать!

— Только если в числе зрителей были полезные насекомые! — воскликнула Лэйси.

Я посмотрела на нее и покачала головой.

— Хватит, юная леди, — сказал председатель жюри и в бешенстве посмотрел на меня: — Что вы за мать?

Этот вопрос застал меня врасплох. А кому захочется отвечать на подобное? Я вытащила полицейский значок и поднесла к его красному от злости лицу:

— Лейтенант Делилло, полиция Пасадены.

Он уставился на значок, словно я загадала ему загадку.

— Полицейский?

— Женщина… лейтенант… мать.

Белые костюмы вопросительно переглянулись.

— Дальше я как-нибудь разберусь без вас, — сказала я.

— Да уж разберитесь! — воскликнул председатель жюри.

Я взяла Лэйси под локоть и повела к выходу. На случай, если кто-то не расслышал предыдущее высказывание, председатель жюри еще раз крикнул нам в спину:

— Она дисквалифицирована!

— Козел! — проорала в ответ Лэйси, когда я выводила ее в дверь.

Полная луна освещала парковку неестественно голубым светом. Пока мы молча шли к машине, я поклялась, что не позволю себе разродиться родительскими нотациями, готовыми сорваться с кончика языка.

— Я…

Мне удалось справиться с первым порывом.

— Что? — спросила Лэйси.

Я сделала глубокий вдох и попыталась сдержаться.

— Ничего.

— Хорошо.

— А ты… — Я закусила губу.

— Ну, продолжай, скажи, я ведь знаю, тебе хочется.

Она знает меня как облупленную, даже страшно.

— Надеюсь, ты гордишься собой.

— Да, — ответила Лэйси, в отличие от меня не поддавшаяся слабости. Она повернулась ко мне, хотя я смотрела прямо перед собой. — Я сделала то, во что верила. Это не может быть неправильным.

На востоке виднелись покрытые снежными шапками вершины гор Сан-Габриел, похожие на нарисованные яркими красками павильонные декорации. Где-то цвел жасмин, и ветер приносил его сладкий нежный аромат. Кто-то разложил на крыше своего дома искусственный снег и украсил пальму разноцветными гирляндами. Прекрасная ночь, без слов предлагающая вам калифорнийскую мечту, но я не могла за нее уцепиться. Лэйси постаралась. Калифорнийская мечта такая же выдумка, как и представление о том, что красоту можно оценивать.

Сейчас мне хотелось заняться одним-единственным делом, а именно разобраться с сообщением, полученным на пейджер. Где-то у подножия этих гор, там, где песчаные наносы наступают на город, лежит тело человека, умершего насильственной смертью.

Мы сели в машину. Лэйси сбросила розовые туфли-лодочки и вздохнула с облегчением. Мне столько всего хотелось сказать ей, причем кое-что — в обязательном порядке. Ты у меня просто чудо, девочка. Я не согласна с твоими методами, но горжусь тобой. Мне хотелось бы верить во что-нибудь так же сильно, как ты.

Но я промолчала.

— Меня вызвали на работу. Я подвезу тебя домой.

Лэйси кивнула, глядя прямо перед собой.

— Конечно, мамочка. Почему сегодняшний вечер должен отличаться от остальных? Езжай к своему покойнику.

По дороге Лэйси открыла окно и, как ни в чем не бывало, высунула руку с туфлями наружу. Она покрутила их на пальце, а потом я услышала, как они стукнулись о тротуар и покатились по нему, словно крысы, наперегонки бегущие в укрытие. Я украдкой бросила взгляд на дочку, которая смотрела вперед, лишь намек на улыбку затаился в уголках губ. Момент истины. Ее звездный час. Мое внимание снова переключилось на дорогу, и каким-то чудом мне удалось смолчать.

Когда я добралась до цветочного магазина «У Брима» на Ист-Орандж-гроув, 1390, место преступления уже успели оцепить желтой лентой. Рядом со зданием припарковались четыре полицейские машины, причем две с включенными мигалками, и два мотоцикла. Офицер полиции узнал меня и приподнял ленту, чтобы я могла въехать на пятачок, где стояла еще одна полицейская машина, два автомобиля без опознавательных знаков и фургончик судмедэкспертов.