– О, как я несчастна…

Луиза жалела себя и упрекала себя за то, что чуть было не свела счеты с жизнью. Да, с ней поступили несправедливо, мерзко, жестоко. Но, если разобраться, то Ферстель ничего предосудительного не совершил. Он просто выполнил свой супружеский долг. Да, он сделал это против ее воли. Сделал это грубо, как болотное чудовище. Но он всегда вел себя в постели так, словно подчинялся каким-то животным инстинктам. За все эти годы он ни разу не спросил о том, что хочет Луиза. Не поинтересовался, приносит ей радость их близость или нет. Ее обидело то, что он ей не поверил, не захотел ждать три дня, как она просила. Но, теперь уж ничего не исправить. Отчаиваться и отказываться от своей мечты о возвращении в Европу не стоит. Нужно успокоиться и подождать. Луиза вытерла слезы, поцеловала Хорхе в щеку.

– Спасибо тебе, мой друг.

Он растерялся. Она взяла его за руку.

– Я все поняла, Хорхе. Все, все, все… Идем…

На берегу Луиза отжала подол своего длинного бирюзового платья, сказала:

– Мы с тобой заговорщики, Хорхе. Надеюсь, ты никому не выдашь мою тайну.

– Никому, – он прижал руку к щеке, на которой все еще горел ее поцелуй.

Десять лет назад в эту же щеку его поцеловала Марлен, когда он вытащил ее из болота. Первая жена Ферстеля хотела навеки исчезнуть в трясине. Она не знала о том, что предыдущий хозяин сделал систему дренажей, которая подсушила почву. Канавы, оставленные по границам участка, заполняются дождевой водой и водой Миссисипи во время весенних разливов. Но это уже не те страшные болота, в которых раньше гибли люди и животные.

Марлен увязла в одной из канав по колено. Больше часа она провела в этой трясине, прежде чем Хорхе освободил ее. Ему пришлось набросать вокруг Марлен пальмовые листья, мох и ветки, чтобы она смогла наступить на твердую поверхность. Перепуганная Марлен так же горько плакала, прижавшись к его груди.

Через пару недель она заболела и умерла. После ее похорон над болотами вокруг плантации долго-долго поднимался туман, который принимал очертания женщины в объятьях вепря. Хорхе решил, что госпожу Марлен забрал к себе болотный дух. Большие крепкие платаны в любимой аллее Марлен закутались шалями из серого мха, словно пытались показать, что жизнь без Марлен закончилась, и скоро все покроется паутиной тления.

Ферстель приказал очистить деревья. Но все труды были бесполезными. Утром мох срывали с веток, а к вечеру его становилось еще больше. Горы мха, лежащие на болоте, пугали людей и больше всех самого Ферстеля.

В приступе бешенства он приказал сжечь мох, но в последний момент, когда слуга собирался развести огонь, Ферстель передумал. Он велел очистить мох до тончайших волокон и набивать им матрацы. С тех пор служанкам каждое утро приходилось колотить по матрацам деревянными палками, чтобы придать постели хозяина должный вид.

– Мы каждый день убиваем Марлен. Я больше не могу это выносить… – как-то сказала одна из служанок и заплакала. Вслед за ней заплакали остальные.

С того дня туман над болотами перестал подниматься и мох замедлил свой рост.

– Госпожа Марлен дождалась нашего сочувствия, – подумал тогда Хорхе. – Ей нужно было, чтобы наши каменные сердца стали живыми.

Он нарвал охапку цветов и отнес на могилу Марлен.

– Я любил вас, госпожа, – сказал он, положив букет на могильную плиту. – Мне жаль, что вы ушли от нас так рано. Мне хочется верить, что там, где вы сейчас находитесь, вас любят и ценят. Я верю, что вы обрели счастье, которого достойны.

Луч солнца высветил на могильной плите слово «да».

Все это пронеслось сейчас в сознании Хорхе и заставило съежиться от мысли:

– А вдруг и госпожа Луиза умрет? Никому неизвестно, как поведет себя дух реки: захочет ли он забрать Луизу или заберет кого-то другого. Неясно, какие новые потрясения готовит им провидение. Но обидно из-за того, что господин Ферстель не делает никаких выводов. Сколько еще невинных душ он погубит? Будет ли конец этим жертвам?

Хорхе посмотрел на Луизу. Она поправила воротничок платья, прикрыв след, оставленный мужем, встала.

– Идем, Хорхе, чтобы никто ни о чем плохом не подумал, – сказала она, размышляя о своем желании утопиться.

– Идите в дом одна, госпожа Луиза, чтобы господин Ферстель нас ни в чем не заподозрил, – сказал он, вспомнив жуткий вопль, который разбудил их этой ночью.

– Спасибо тебе, мой друг, – Луиза улыбнулась, пожала ему руку, убежала.

Хорхе взял горсть земли, бросил в реку со словами:

– Не забирай ее у нас, Миссисипи…

Река вспенилась и выбросила на берег серый круглый камень. Хорхе взял его, поцеловал и бросил обратно в реку. В тот же миг вверх взлетела стая бело-серых чаек. Хорхе улыбнулся, поклонился до земли.

– Благодарю тебя, дух реки. Мы будем беречь госпожу Луизу. Обещаю…

… Ферстель проснулся, потянулся, встал. Посмотрел с ухмылкой на красное пятно на простыни, прикрыл его одеялом.

– Не вышло… Ну, да ладно…

Оделся, пошел к реке. Ему захотелось смыть с себя все, что накопилось за эту ночь. Они с Луизой разминулись. Он вышел через парадный вход, а она вернулась через дверь для прислуги. Подошла к своей комнате, тихонько приоткрыла дверь. Обрадовалась, что комната пуста. Сорвала с кровати простынь, скомкала ее и замерла, увидев Хорхе и мужа стоящих у реки.

– Господи, только бы он ничего не сказал Ферстелю, – прошептала она, побледнев. – Только бы…

Хорхе поклонился и пошел к дому. Луиза побежала вниз.

– Что? – выдохнула она.

– Мы поздоровались, – ответил Хорхе. – Господин Ферстель велел приготовить для него лошадь. Он поедет в город.

– И все? – спросила Луиза с подозрением.

– И все, – ответил Хорхе. Чуть подался вперед, понизил голос. – Я ваш друг, госпожа. Ничего не бойтесь.

– Спасибо, – она тронула его за руку, пошла к себе.

За завтраком Ферстель сказал:

– Мы провели сегодня прекрасную ночь.

Она потупила взор. Он развеселился.

– Вижу, моя девочка, тебе тоже понравилось наше приключение. Рад, что не утратил способности удивлять юных красоток. Жди повторения, – рассмеялся.

Луиза хотела закричать: «Нет!», броситься на него с кулаками, расцарапать в кровь его лицо, но вместо этого она негромко проговорила:

– Буду с нетерпением ждать вас, мой вепрь…

– Нетерпение – это прекрасное чувство, моя девочка. Не растрать его до вечера, – сказал Ферстель, поднялся и ушел.

Луиза закрыла лицо ладонями, простонала:

– Господи, помоги мне выжить в этом аду. Помоги…

Чтобы отвлечься от горьких дум, Луиза решила заглянуть в сундуки, которые Ферстель назвал «твое приданое». Она не открывала их со дня приезда. Отец сказал ей: