– Великолепно, я рада это слышать, – отвечает она. – Я звоню сообщить, что мне удалось организовать нескольких девушек на обед в Клубе в следующую среду. Надеюсь, ты не передумала? Кейт тоже приедет, и она будет рада поговорить с тобой о проекте по квилтингу, о котором ты упоминала. Она в восторге, что на борту появился еще один мастер. А как-нибудь перед этим было бы неплохо прокатиться по городу, я покажу, где что находится, как и обещала. Потом мы могли бы выпить по чашечке кофе. Ты свободна завтра утром?

– Это было бы чудесно, – соглашаюсь я, ничуть не кривя душой. Как бы я ни была рассеяна в эти дни, я понимаю, что произвожу впечатление сдержанного и неприветливого человека. Человека, к которому трудно испытывать теплые чувства, человека, который так не похож на теплую, беззаботную женщину, какой я была раньше. И я искренне благодарна Мэй за усилия, что она прилагает, дабы помочь мне адаптироваться к жизни эмигранта. Неплохо встретиться и с ее друзьями, чтобы принять участие в делах за пределами этого дома. Уверена, Тому это понравится. Я представляю, как расскажу ему обо всем сегодня вечером за ужином, преподнося новость словно подарок. На мгновение выражение его лица расслабится в улыбке от осознания, что я действительно стараюсь включиться в общественную жизнь. Но потом между нами снова воцарится тишина, он потянется за бутылкой, нальет себе еще один бокал вина, и тьма забот снова накроет его, как стая ворон.

Несмотря на предчувствие, что обед будет чем-то вроде испытания, я с нетерпением жду встречи с другими женами. Возможно, они знают что-нибудь об истории Касабланки, смогут рассказать мне больше о том, каким был бы город во времена Жози.

Я вешаю трубку, договорившись созвониться с Мэй завтра в восемь тридцать утра. Алия тихо стучит в дверь.

– Миссис Харрис, могу я забрать поднос?

– Да, спасибо. И, Алия, пожалуйста, зови меня Зои. Когда ты произносишь «миссис Харрис», мне представляется, что где-то в комнате находится моя свекровь. – Мой голос кажется мне натянутым, я слишком стараюсь. Снова возникает чувство неловкости из-за того, что у меня есть экономка, хотя я прекрасно справилась бы с хозяйством без чьей-либо помощи. В конце концов теперь у меня нет работы и я вступила в ряды светских дам-эмигранток. Но Алия – настоящее благословение, с ее восхитительной стряпней и тем, в какой чистоте она содержит дом. Мне бы это вряд ли удалось. Без сомнения, ей можно доверить нянчиться с Грейс. И на самом деле меня устраивает ее спокойное, ненавязчивое присутствие, особенно после того, как она спасла меня во время моей вылазки во внешний мир. То, что она здесь, успокаивает и избавляет от ощущения одиночества.

– Очень хорошо, миссис Зои, – отвечает она. Я улыбаюсь. Похоже, это все, на что она готова пойти, но это хоть чуть менее формально, чем «миссис Харрис». – Хотите, чтобы я убралась здесь сегодня? Когда шарки наносит много пыли из пустыни. Даже если окна закрыты ставнями, ей все равно удается проникнуть внутрь, – отмечает она, проводит пальцем по настенной плитке и демонстрирует мне.

– Большое спасибо, Алия, это было бы здорово.

Она уходит за своим ведром с чистящими средствами, а я забираю инкрустированную коробку и блокнот и направляюсь обратно наверх, чтобы не мешать ей и еще немного почитать.

Папа стоит в очереди в американское консульство, где выдают визы. Сначала нужно было правильно заполнить все формы и написать, кто будет нашим спонсором, когда мы прибудем в Америку. И хотя он уже сделал это, несколько месяцев никаких известий нет. Возможно, это потому, что все офисы были слишком заняты беженцами, прибывшими из Европы, а потом закрывались на Рождество. Папа попытается найти кого-нибудь и что-то выяснить. Затем мама и папа отправятся на собеседование, после мы все должны будем пройти медицинское обследование и только тогда сможем получить визу. Как только мы получим американскую визу, мы сможем подать заявление на транзитную визу в Португалию, а затем уже получить разрешение на выезд из Марокко. Было достаточно трудно получить permis de séjour[9], позволяющий нам оставаться в Касабланке, пока мы пытаемся организовать все остальное. Неудивительно, что со всеми этими оформлениями у бедного папы действительно выпадают волосы. Теперь у него явная лысина на макушке, которую я заметила на днях, когда спускалась по лестнице, а он стоял внизу в холле и читал заголовки в газете.

Уезжая из Парижа, мы не подавали никаких заявлений на получение разрешений. Все произошло довольно быстро. Однажды, вернувшись домой из банка, папа сказал маме, чтобы она собрала все, что сможет, потому что нацисты вторглись во Францию и нам необходимо уехать. Это было так стремительно, что я даже не успела испугаться.

Мы поехали на поезде в Марсель, и мне очень понравилась эта часть путешествия. Я вцепилась в свою книгу, и мне было приятно снова читать знакомые строки. Через некоторое время я аккуратно убрала Лафонтена в сумку и стала наблюдать за французской сельской местностью, проплывающей за окном. Мне представлялось, что мы едем на летние каникулы на Лазурный берег, как в прошлом году. И я не обращала внимания на Аннет, которая шмыгала носом, уткнувшись в мамино в плечо, потому что не хотела разлучаться с Эдуардом. Я игнорировала людей, столпившихся в проходе за пределами нашего купе, потому что эта ситуация немного пугала меня, а я знала, что должна быть храброй. А еще я понимала, что дуться и хандрить, как некоторые личности, о которых я могла бы упомянуть, нет смысла, потому что это не поможет.

Даже Аннет немного взяла себя в руки, когда мы добрались до Марселя. Это было настоящее столпотворение. В ужасной панике все пытались добраться до порта. Папа заплатил двум мужчинам, чтобы они нашли нам такси и привезли наш багаж. Я думаю, тогда и пропал наш сундук, хотя мужчины заверили, что доставили все на нужный корабль, чтобы папа дал им чаевые.

В отличие от большинства, мы оказались счастливчиками, потому что у папы было достаточно денег, чтобы оплачивать носильщиков, такси и билеты, а также давать взятки некоторым чиновникам, чтобы точно получить каюту. На вокзале и в порту были огромные толпы людей, большинство из которых казались очень напуганными и рассерженными. И у некоторых из них не хватало денег, чтобы попасть на корабль. Я не знаю, что с ними случилось. Может быть, они просто остались в Марселе. Или, возможно, они решили отправиться куда-нибудь еще, например, в Италию или Испанию. Там была семья с дочкой примерно моего возраста – девочка выглядела дружелюбно, и мы улыбнулись друг другу, когда стояли в очереди за штампом в паспорта, но они не сели на пароход. Я оглянулась, поднимаясь по трапу, и увидела, что она стоит на причале и смотрит мне вслед. Хотя я никогда по-настоящему не знала ее, я все еще иногда вижу во сне ее лицо и гадаю, где она сейчас. Возможно, ее семье удалось сесть на другой корабль, и однажды я столкнусь с ней на Пляс-де-Франс, здесь, в Касабланке. Это было бы здорово.

Посреди ночи наш корабль наконец отплыл. Это произошло довольно поздно, и мама уже вовсю паниковала, что он вообще не собирается отчаливать. В каюте было слишком жарко, пахло машинным маслом и рвотой, поэтому мы с папой поднялись на палубу. Мы нашли маленький уголок в задней части корабля, где повсюду спали люди, устроились там и я прижималась к папе, пока мы смотрели, как исчезают огни Марселя. Мне было приятно обнимать его и вдыхать родной запах сигар и мыла, несмотря на то что к тому времени мы все были немного грязными и растрепанными. Море было таким же темным, как черное бархатное платье мамы, а ночное небо мерцало миллионом звезд. Их было намного больше, чем я когда-либо видела в Париже. Я прикоснулась к маленькой золотой звездочке, которая висела у меня на шее, и мне стало приятно от ощущения, что она связывает меня со звездами с этого огромного небесного купола.