Когда мы добрались до Хабуса, мама вручила мне немного карманных денег, чтобы я могла потратить их на свое усмотрение. На одном из прилавков я заметила красивую деревянную коробочку, инкрустированную перламутровым узором, немного похожим на плитку на полу в нашем доме. Но человек за прилавком объявил мне цену, намного бо2льшую, чем я могла заплатить. Однако Аннет подтолкнула меня локтем и велела немного поторговаться. Мужчине показалось довольно забавным, что я попросила гораздо более низкую цену, и сначала он отказался, при этом позволил мне подержать шкатулку, чтобы увидеть, какого она отличного качества. Я согласилась, что это действительно так, но потом показала ему свои карманные деньги – всего 5 франков. Он предложил попросить мою прекрасную сестру добавить мне немного денег, но Аннет выпалила:

– Ни за что!

Тогда я вернула коробочку на прилавок и уже собралась уходить, как вдруг мужчина, заметивший мое разочарование, пошел на попятную:

– Ладно, ладно, – проговорил он. – По рукам.

Я так счастлива, что у меня теперь есть красивая деревянная шкатулка! Она пахнет как Хабус (точнее, как лучшая его часть, а не та, где воняет козьими шкурами и мочой бродячих собак): мягкими специями и ароматными маслами. Мама говорит, что она сделана из дерева, называемого сандаловым, и у него всегда будет такой запах. Я положила в нее цепочку с золотой звездой, чтобы она была в безопасности, пока я не могу ее носить. Думаю, что это очень хорошее место.

Вернувшись домой, я показала свое приобретение Кензе и Нине, и они согласились, что это отличная покупка. В следующий раз, когда я получу немного карманных денег, обязательно вернусь в ту же лавку и куплю такую же шкатулку для Нины. Мы с ней теперь друзья. Мы по-прежнему разговариваем по-французски, но еще я учу ее некоторым английским словам. Никогда не знаешь, в какой момент это может пригодиться. У нее такие же теплые и добрые глаза, как у ее мамы, и она много смеется, особенно когда я рассказываю ей о жизни в Париже до того, как война перевернула все с ног на голову. Раньше мне приходилось ходить на занятия по хорошим манерам, где я училась ходить вперед-назад с тяжелым словарем Ларусса на голове. Она считает это очень смешным. Однажды, когда все остальные были на чаепитии, я показала Нине бутылочки и баночки Аннет, стоявшие рядком на полке в ванной. Нина попробовала немного румян, а я накрасила губы. Мы обе нашли это совершенно забавным.

Нам нравится играть в классики во дворе за домом. Там хорошо и тенисто. Там растет гранатовое дерево, а еще в воздухе пахнет жасмином, который карабкается по стенам и через решетчатую арку. Я нередко приношу свою скакалку, и мы по очереди соревнуемся, кто сможет прыгать дольше. Пока я выигрываю, но у Нины это получается довольно хорошо, так что, возможно, в один прекрасный день она меня догонит. Иногда я позволяю ей забирать скакалку, чтобы она могла потренироваться у себя дома.

После того как мы заканчиваем прыжки и классики, Кенза угощает нас на кухне лимонадом и мягким печеньем под названием ghoribas[13]. Это мое любимое время дня. Одно из.

Папа вернулся из очереди в американском консульстве. Он выглядит усталым и немного озабоченным, но при этом говорит, что ему очень нравится проводить там время, потому что он встречает множество интересных людей, которым есть что рассказать. Спасаясь от войны, сюда съехались люди со всей Европы. Некоторым, я думаю, придется нелегко, учитывая всю ту недоброжелательность, которая сейчас царит вокруг. Правда, папа мне подобных историй не рассказывает. Он предпочитает поведать о забавных случаях, например, о даме, которой удалось приехать в Касабланку со своей маленькой собачкой, пуделем по кличке Мину. У них были одинаковые прически, только у женщины волосы нежно-голубого оттенка, а у Мину шерстка чисто белая. Дама создавала проблемы американским чиновникам, потому что требовала визу как для себя, так и для своей собаки. До этого момента история казалась забавной. Но ведь получить визу для животного действительно невозможно, вот почему среди них так много брошенных и ставших бездомными. Поэтому папин рассказ в итоге оказался довольно грустным. Я думаю, что леди с Мину теперь придется навсегда остаться в Касабланке. По крайней мере, леди будет счастлива, что она рядом со своей собакой. Я очень рада, что Мину не будет брошена.

Надеюсь, их хотя бы не отправят обратно во Францию.

Я спросила папу, сталкивался ли он когда-нибудь в консульстве с родителями Феликса, оказалось – нет. Но он пообещал поискать их, когда в следующий раз туда поедет.

Выпив немного мятного чая, папа взял свою шляпу и сказал маме, что ему снова нужно уйти. Когда она спросила его, куда он направляется, папа ответил, что встретил в консульстве интересного человека, который сообщил ему о группе, собирающейся в меллахе для обсуждения текущей ситуации. При этих словах мамины брови взлетели довольно высоко, и она попросила папу быть осторожным, раз он планирует провести время в Еврейском квартале. Он просто улыбнулся и поцеловал ее, сказав, что ей не стоит так сильно беспокоиться и что он вернется к ужину. Но я видела, что она действительно все еще волнуется, хотя мне непонятно, что плохого в разговорах о таких скучных вещах, как война, если папе этого действительно хочется. На мой взгляд, мы каждый день более чем достаточно слышим об этом по радио. Разрешено включать «Радио Марокко», но иногда папа слушает английское «Би-би-си», которое сообщает совсем другие сведения о ходе войны. Раньше я думала, что новости сводятся к сообщению всех существующих фактов, но, слушая эти две радиостанции, поняла обратное.

Город заполнен французской полицией и немецкими офицерами гестапо. Если они поймают вас за прослушиванием «Би-би-си», у вас будут большие неприятности.

Завтра мама поведет нас с сестрой в кино на «Ребекку». Аннет утверждает, что на чайных танцах только о ней и говорят. Полагаю, что в следующий раз сестра приложит усилия к тому, чтобы выглядеть как Джоан Фонтейн. Она уже подолгу сидит над фотографиями Лоуренса Оливье и вздыхает как больная лошадь.

Сегодня мы не смогли сходить в кино из-за того, что вчера случилось с папой. Я даже подумала, что мама может отказаться выпускать кого-либо из дома, – так она была зла, расстроена и потрясена. Честно говоря, я бы не винила ее, если бы она так поступила. Случившееся стало ужасным испытанием для всех нас.

В дверь постучали, и Кенза, как обычно, пошла открывать. Сначала я подумала, что это, должно быть, папа вернулся со скучной встречи в меллахе, что он просто забыл взять свой ключ. Но потом в гостиной, где сидели мама, Аннет и я, появилась встревоженная Кенза. Она протянула маме сложенный лист бумаги и сказала, что какой-то мужчина просил немедленно доставить его мадам Дюваль. Когда мама прочитала содержимое записки, ее лицо совершенно побледнело, и она вскочила, даже не заметив, как ее книга упала на пол.