Расчет Фанни оправдался. Через некоторое время она получила не просто записку, а целое письмо от Николы. Но, кажется, ей лучше было не читать, не знать, что происходит в роскошном особняке на Гагаринской, где они провели лучшие дни их любви.

Фанни узнала, что на все требования Николы избавить его от круглосуточной стражи, от унизительного обращения с ним, ему отвечали: он безумец, человек, своих действий не контролирующий, и все, что делается, – делается для его блага. Для его блага на него надевали смирительную рубаху, когда от бессильной злобы, от отчаяния он начинал все крушить вокруг себя. Для его блага набивали рот пилюлями, от которых мутилось сознание. Для его блага даже били.

В конце концов только что наладившаяся связь с внешним миром была пресечена: солдат, стороживших Николу, теперь постоянно меняли, чтобы ни в ком не могло родиться сочувствия к заключенному. Молодые, крепкие парни, теперь с веселым интересом глядя на него, беззлобно гоготали: «Слышь, ваше высочество, ты ж у нас умом тронутый! Может, тебе игрушку принесть – поиграешься навроде дитяти?..»

Наступило утро, когда к дому Фанни подъехал экипаж. Из квартиры номер четыре тотчас вынесли несколько баулов, ловко уложили их. Затем в сопровождении жандармов вышли сначала Жозефина, потом Фанни. На все ушло несколько минут. Из окон второго этажа прислуга видела, как по взмаху руки неотлучно дежурившего у подъезда полицейского, экипаж тронулся. По булыжнику гулко загрохотали колеса. Потом все стихло.

* * *

Пришел черед и Николы. Он довольно спокойно выслушал известие о скорой отправке из столицы. Спросил, может ли написать несколько слов императору. Ему разрешили. Получил он согласие на просьбу взять книги, кое-что из любимых вещей. Император даже разрешил оставить при Николе его давнего консультанта по Средней Азии. Это вселило в осужденного слабую надежду. Быть может, не все так плохо? Ведь его августейший дядя еще не подписал «Высочайший указ о болезненном состоянии члена Императорского дома». А может, смилостивится? Тогда он найдет Фанни, и они уедут в пустыню, где он будет работать, обживать этот край для России. И жизнь, давшая такой страшный крен, войдет в новое русло, где будут любимое занятие и любимая женщина. Если это не назвать счастьем, то что же оно такое?

После пережитого испытания, страшной череды дней на Гагаринской Николе казалось, что ничего хуже не будет. Слова «навечно», «без права помилования», зачитанные ему, прошли мимо его сознания. В двадцать четыре года в такое поверить невозможно.

...Вереница экипажей, в одном из которых сидел великий князь, двинулась вон из столицы. Никола даже не кинул прощального взгляда на свой родной Петербург.

Петербург, которого он больше никогда не увидит.

* * *

Первое время великий князь Николай Константинович содержался в имении графов Чернышевых Елизаветино, что в пятидесяти верстах от Петербурга. Тишина, мерный плеск волн Финского залива. На природе Николе показалось несравненно легче, нежели в Петербурге. Стерегли его некрепко. Правда, в эти осенние дни здесь царило безлюдье, но Николе это было даже на руку. Он не бездельничал. Дни проходили в подготовке экспедиции, которую он все еще надеялся осуществить.

Первый удар настиг его 11 декабря 1874 года. В этот день вышел указ императора признать его больным, недееспособным, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это было последним упоминанием в печати о великом князе Николае Константиновиче Романове. Отныне его имя запрещалось публиковать во всех изданиях и бумагах, справочниках, календарях, относящихся к императорской фамилии. Родственники настояли на том, чтобы Никола был лишен всех воинских званий с изъятием наград и вычеркнут из списка полка. Лишь титул «великий князь» не мог отнять никто...

Пребывание близ Петербурга оказалось недолгим. Елизаветино для Николы было вроде пересыльного пункта – родне не хотелось, чтобы нахождение здесь августейшего узника привлекало внимание людей. Место ссылки назначили Ореанду, «рай на земле», уголок, знакомый с детства. Князя стерегли, ему не позволялось покидать имение. Но все-таки рядом шумело море, «свободная стихия», которая вселила в Николу уверенность, что заточение его ненадолго.

И правда, сбежать отсюда за границу, в Грецию, к сестре Ольге или в Италию, где у Николы были старые знакомые, не представляло большого труда. Что документы? Что деньги? И то и другое не так уж трудно раздобыть: разве мало в Крыму людей, готовых помочь арестанту, в жилах которого течет царская кровь? Какой-нибудь ночной баркас под парусом – и ты на свободе. А свобода ему просто необходима – ведь только она поможет отыскать Фанни. И это тоже несложно. Ясно, что петербургский скандал, ее заточение, высылка из России станут достоянием прессы и прежде всего парижской. Вот она, ниточка, которая приведет его к ней.

Мысли об этом поддерживали Николу. Врачи, под постоянным наблюдением которых он находился, констатировали: больной в удовлетворительном состоянии и выполняет все их рекомендации.

Разумеется, молва о таинственном узнике распространилась по Крыму. Возле Ореанды экипажи отдыхающих замедляли движение, в местной церкви появлялись прихожанки в нарядных туалетах. Дамам хотелось взглянуть на великого князя, который под охраной людей в штатской одежде появлялся на праздничных службах. Царственный узник – такой молодой, такой красивый и такой печальный! Этот одинокий обитатель роскошного беломраморного дворца, обвитого олеандрами, казался им сказочным персонажем, принцем, которого должна вызволить из несчастья преданная любовь какой-нибудь самоотверженной красавицы. Но одной любви было недостаточно, требовались недюжинная смелость, бесстрашие, готовность идти на риск. А таких отважных женщин в Ореанде не находилось. Местные дамы предпочитали лишь в мечтах, в объятиях чарующей крымской ночи представлять себе таинственные свидания на залитых лунным светом дорожках дворцового парка.

Но закон сказки о прекрасном принце неотвратим. Прекрасная спасительница должна была появиться. И она появилась.

Мы не знаем, где и как произошла встреча Николы с Александрой Демидовой. Возможно, в той же церкви, но, скорее всего, она пробралась к узнику, одурачив или подкупив охрану. В дальнейшем читатель убедится, что подобное вторжение на запретную в прямом и переносном смысле территорию было вполне в характере Александры. Эта женщина не знала слова «нет». Кто она? Откуда?

Молоденькая госпожа Демидова в девичестве носила фамилию Абаза. Она была дочерью статского советника Александра Михайловича Абазы и его супруги, урожденной Елены Алексеевны Золотаревой. Красивую девушку чуть ли не в четырнадцать лет выдали замуж за Александра Павловича Демидова, представителя знаменитой фамилии. Он был потомком того Демидова, который основал в Ярославле лицей, названный потом его именем, много занимался благотворительностью, что не уменьшало громадного состояния. Александр унаследовал не только значительную часть демидовских богатств, пополнявшихся за счет доходов от суксунских заводов, ему принадлежавших, но и странности характера, которыми отличались все представители этих российских Крезов.