— Ты куда?

— Подожду у двери. И надо сказать кому-нибудь, чтобы принесли тюфяк — я буду спать на полу.

— Из каюты ты не выйдешь.

— Мы уже обсуждали сегодня, каковы будут границы моей свободы, и я дала слово, что не сбегу, если ты пообещаешь не досаждать мне своим надзором!

— Да уж, если ты обещала, значит, так оно и будет! — Пирс расхохотался, потом вернулся к ботинку. — Неужели ты не понимаешь, глупышка, что этот пароход полон мужчин, плывущих туда, где женщин почти нет? Только представь себе, что может случиться. Лучше поужинай и ложись. День был долгим и утомительным.

— Значит… значит, ты не вернешься к игре? — воскликнула девушка в ужасе.

— Карточная игра — для меня работа. На сегодня я поработал достаточно и нуждаюсь в отдыхе.

— Ты снизойдешь до того, чтобы разделить постель с лживым отродьем Луи Пакуина?

Пирс стянул второй ботинок и несколько мгновений покачивал его на руке, словно собираясь запустить в нее. Глаза его были холодны, губы снова крепко сжаты. Наконец ботинок со стуком упал на пол.

— Закончим этот разговор. Просто не пытайся выйти за эту дверь, и все будет в порядке.

Жоржетта страстно желала отдалиться от Пирса как можно дальше, но в небольшом помещении это было невозможно. Честно говоря, способ был: никто, кроме них, не взял каюту — значит, остальные пустовали. Нужно было просто есть помедленнее, выиграть время, пока муж уснет, а потом перебраться в соседнюю. Жоржетта решила, что долго ждать не придется, раз уж прошлую ночь Пирс провел на стуле с жесткой спинкой. Ночью она несколько раз просыпалась и видела, как он меняет позу, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. Тогда ей было даже жаль его — и напрасно.

— Заложи щеколду!

Занятая своими мыслями, она вздрогнула от неожиданности. Ей удалось подавить искушение ответить что-нибудь вроде «сам заложи!», но выполнять этот бесцеремонный приказ она не собиралась, так как в жизни еще не видела щеколды, которая двигалась бы в своем пазу бесшумно. Обычно они издавали пронзительный скрип в самое неподходящее время. Жоржетта неопределенно повела плечами и бросила косой взгляд на Пирса, снимавшего брюки. Не хватало еще, чтобы он пошел закладывать эту дурацкую щеколду нагишом!

— Дай хоть поесть, — уклончиво ответила она и принялась за тушеные овощи с мясом, набирая в ложку как можно меньше.

— Я сказал, заложи щеколду! — повторил Пирс резче. — Если не заложишь, я привяжу наши руки друг к другу.

Девушка нашла, что ей становится все легче и легче ненавидеть мужа. Она бросила ложку в миску, не обращая внимания на брызги, повернулась… и увидела, что на Пирсе остались только тонкие летние подштанники. Пришлось немедленно отвести взгляд и с преувеличенным возмущением промаршировать к двери. Как и следовало ожидать, щеколда закрылась с противным скрежетом.

— Доволен?

Ответа не последовало. Жоржетта уселась и снова принялась за еду. Прошло несколько минут. Со стороны койки не доносилось ни звука, и эта тишина ужасно нервировала. Наконец ей представилось, что муж подкрался сзади и теперь стоит за спиной, намереваясь… она не знала что, но ничего хорошего не ожидала. Жоржетта схватила стакан с молоком, думая: хоть какое-то оружие! Потом с улыбкой повернулась.

За спиной было пусто. Ее ненавистный супруг лежал на койке лицом к стене, укрывшись по плечи.

Он намеренно игнорировал ее!

Вот и хорошо, лучше и быть не может, подумала она, расслабляясь. Это куда лучше, чем если бы он пялился на нее, воображая себе… воображая то, чему не бывать… никогда больше не бывать… разве что… нет, ни в коем случае!

К неудовольствию Жоржетты, еда быстро закончилась, и она осталась сидеть перед пустой миской. В каюте не было никакой мебели, и если она не желала так и просидеть всю ночь, следовало что-то предпринять. Но что? Если попытаться ускользнуть, щеколда заскрипит и разбудит мужа.

Какое-то время она обдумывала положение дел. Судя по ровному дыханию, Пирс спал. Ему не мешал даже гул голосов, доносившийся из корабельного салуна палубой выше. А что тут странного? Он привык спать как убитый после своих сказочных выигрышей, и, должно быть, этот шум казался ему лучшей колыбельной!

В таком случае разбудить его не так-то просто.

Жоржетта на цыпочках прошла к двери и начала по миллиметру поднимать щеколду. Раздался скрежет, Пирс шевельнулся, и она отскочила, покрывшись ледяной испариной. Взгляд ее заметался по каюте, упал на кувшин с водой, и в голове мелькнула сумасшедшая мысль опустить этот кувшин на затылок Пирса, чтобы тот перестал просыпаться от каждого звука.

Осторожно подняв кувшин, она убедилась, что он полон до краев. Удар таким тяжелым предметом скорее всего навсегда лишил бы мужа возможности шевелиться. Уже наклоняя кувшин, чтобы отлить половину, Жоржетта осознала нелепость собственного поведения.

Допустим, она обезвредит Пирса на достаточно долгое время, чтобы покинуть пароход. А дальше? Куда она пойдет? Такой рискованный поступок имел смысл только в том случае, если бы рядом причалил пароход на Сан-Франциско. «Рано или поздно такой момент настанет, — подумала девушка, — а пока придется лечь рядом с этим негодяем».

Она налила воды в тазик, умылась, вымыла с мылом шею и плечи и собралась опустить сорочку до пояса, но тут сзади послышался шорох. Она обернулась так резко, что чуть было не свалила тазик.

Пирс лежал теперь на спине, но дышал так же ровно и выглядел крепко спящим. С минуту Жоржетта стояла в нерешительности с мылом в одной руке и мочалкой в другой, потом вздохнула и вернулась к прерванному занятию, предварительно потушив лампу.

На то, чтобы завершить туалет, отколоть шиньон и переодеться в новенькую ночную сорочку, потребовалось не так уж мало времени. Девушка постоянно прислушивалась, но никаких подозрительных звуков не услышала. Наконец все дела из тех, что делаются перед отходом ко сну, были переделаны. Убедившись, что тесемка сорочки стянута у самого горла, Жоржетта приблизилась к постели, на которую полосками падал лунный свет, проникавший через ставни. Откинув одеяло, она для начала на ощупь убедилась, что муж по-прежнему оставался на своей стороне, и укрепила свою решимость, в сотый раз мысленно повторив, что ничего не случится. До сих пор он не домогался ее, значит, опасаться нечего.

Жоржетта не желала признаваться себе, что втайне надеется на это. Она остро ощущала, до чего тонка ткань сорочки, и вспоминала, как выглядел Пирс, когда сидел на краю койки почти голым.

Осторожно опустившись на свою сторону постели, она медленно потянула на себя покрывало. А потом на всякий случай напряглась для отпора и стала ждать.

Ничего не происходило. Неужели негодяй вообще ее не замечает? Вот, значит, как? Теперь-то она знает наверняка! Знает, что ему на нее наплевать, что он ее просто не желает больше! Ну и черт с ним! Но уж теперь пусть пеняет на себя! Если раньше она вела себя кротко, то теперь, когда стало ясно, что она ему безразлична, он не долго останется ее тюремщиком.