Отозвался Голованов. Филя объяснил, что случилось.

– Тебе сколько надо времени, чтоб ты домчался? – спросил у Севы.

– Не более получаса, – отозвался тот.

– Тогда пулей сюда, заберешь Самоху и – в ближайшую клинику. А я посмотрю здесь, что и как. «Девятку» найдешь на Большой Филевской, у поворота к Минской улице. Я дальше на твоей поеду. Бегом, Сева…

Отогнав «девятку» с Самохой подальше, Филя, пользуясь уже достаточной темнотой, возвратился во двор Алены. Прошел бесшумно, как в недавние времена на Северном Кавказе, дворовый сквер и, маскируясь за кустарником, приблизился почти вплотную к черным машинам, стоящим напротив подъезда Алены Воеводиной.

В ее квартире светились все окна. А у джипа, облокотясь на капот, курили двое. Вели между собой неспешный и негромкий разговор. Филипп присел, навострил уши. Вспомнил и Афган, и первую Чеченскую, будто снова попал в свой разведвзвод.

Собеседники обсуждали какую-то женщину. Веркой ее звали. Один, который повыше, все смеялся.

– Тупая бабенка, – скалился он, – а дело знает. Конечно, далеко до этой, – кивнул он в сторону освещенных окон, после чего выстрелил в ту же сторону свой окурок. Вытащил из пачки новую сигарету, а второй, более плотный, чиркнул зажигалкой, дал прикурить.

И Филипп узнал их – Вова и Гарик, как называли их вчера «шкафы». А по документам, которые Филя отвез вместе с оружием в камеру хранения на Курский вокзал, были они Владимиром Михайловичем Короедовым и Игорем Игнатьевичем Шаповаленко.

– Слышь, – сказал длинный, Игорь, – а он там не зажмурится? Ты б сходил, Вован?

– Да пошел он на хер! – сплюнул плотный – Владимир, значит. – Сто раз я этого гаденыша в гробу видал! Сучонок поганый… Пусть падла, Бога благодарит, что живой остался… Ни хера ему не сделается. А ты чего, если беспокоишься, так сам и сходи. Только не подходи близко.

– Да чего те бояться? Ты ж его тем прутом крепко достал. Аж хрустнуло.

– Это я ему грабку починил, чтоб больше не размахивал, сука.

– Не знаю… – вздохнул Игорь. – Только если ты его уделал, сам знаешь, какой хай подымется…

– Ага, – – обозлился Вован, – значит, получается, я один? Ишь ты, какой умный нашелся! А кто его кирпичом достал? Я тоже? Не надо, Гарик, не полощи мне мозги. А если боишься, сам сходи. Я тут подежурю. Чего-то ребята долго там возятся… Проверили, что там и как, и отвалили, поздно ведь.

– А может, они тянут ее? – игриво предположил длинный. – У нее подружки – маков цвет! Один кайф. Мне Леха говорил – он катал за ней несколько раз, – баба такая, что команды не требуется, все само встает. И безотказная. Ну чего ты хочешь, генеральская дочка…

– Да хер с ней! – обозлился вдруг Вован. – Талдычишь, как мудак, одно и то же. Тянут – и пусть их тянут! Дай-ка прут этот на всякий случай. Пойду гляну.

И Вован, взяв металлический штырь, который подал ему из джипа длинный напарник Игорь, помахивая железякой, пошел по дорожке, огибая кустарник, к дальней арке ворот, за которой и стоял раскуроченный «опель». А Игорь залез обратно в джип.

Филя ужом скользнул через кустарник, пересек двор и оказался, естественно, первым у места побоища. «Значит, ты ему руки ломал, засранец? – говорил себе Филя. – Ну посмотрим, сволочь, что ты скажешь, когда я стану это делать тебе…»

Теперь самое важное заключалось в том, чтобы ни в коем случае не приехал раньше времени Сева Голованов, который мог просто все испортить. Сева никогда не был сторонником скорых расправ. Ну да, командир ведь!…

Негромко насвистывая, Вован вышел наконец из-под арки и, так же помахивая металлическим прутом, стал с осторожностью приближаться к раздолбанному автомобилю.

Филипп успел скользнуть за высокий куст и затаился там.

Вован совсем уже приблизился и стал заглядывать за машину, наклонясь над капотом. Но ничего не увидел.

Он негромко выматерился. Шагнул, держа прут наперевес, за машину с другой стороны и даже присвистнул:

– Ну, твою мать, уполз, что ли? Во, блин!…

Но договорить он не успел. Потому что Филя оказался сзади него и мощнейшим ударом вырубил напрочь. Даже без всхлипа.

Потом он шумно выдохнул скопившийся в легких воздух, нагнулся и взял лежащего за брюки на заду и за воротник куртки. Не без усилия приподнял, устроил на собственном колене, подхватил, чтоб удобнее было тащить, и понес к «девятке». Там он положил его на сиденье рядом с собой – будто заснул человек, сам прыгнул за руль и поехал на Большую Филевскую, туда, где с минуты на минуту должен был оказаться Голованов.

Сева уже ждал, припарковавшись у перекрестка.

Филя остановил машину, махнул Голованову рукой. Тот вышел и приблизился.

– Давай иначе, – сказал Филя, – помоги мне перегрузить в твою машину вот этого борова…

– А это еще кто?

– Да так… – Филя махнул рукой, выводя из «девятки». – Ну один из обидчиков Самохи. Достал я его. Он в отключке, ты не бери в голову, командир, – сказал по старой привычке. – Давай мы его перенесем к тебе, и я поеду в сторонку куда-нибудь, поговорю с ним. Душу открою. А Колю ты сразу в какую-нибудь ближайшую. Я ему наш укол сделал и дырку на голове прикрыл. Руки пусть посмотрят, могут быть переломы. Ну, суки! Скажи врачам: упал… Сам знаешь, им подробности не нужны. Или бандиты напали на слабого.

– Тихо, Филипп! – негромко приказал Голованов. – И смотри, ты знаешь, чем рискуешь. Хочешь поговорить – поговори, но без базара.

– Да не трону я его, командир! Нужно мне в говне мараться? Он пару раз в штаны сам наложит, вот тогда я его и отпущу. – И уже самому себе неслышно добавил: – Может быть… Ну ладно, до связи.

Тяжелого Вована быстро перетащили в такую же «девятку» Голованова, и машины сразу разъехались в разные стороны.

Далеко ехать Агеев не собирался. Прямо тут же, неподалеку, в Кунцевском парке, за санаторием, знал он укромное местечко, где можно было и машину поставить, и в небольшом логу, почти рядом с пешеходной дорожкой, спокойно посидеть, побеседовать по душам. Придерживая чужую душу время от времени жесткой хваткой, чтоб сдуру не отлетела. Чужая душа – не своя, понятно? По темноте народу в парке уже не было. А демонстрировать свое лицо этому мерзавцу Филя вовсе не собирался. Да и разговор будет нешумный. Если этот кричать не захочет. Ну а… тут извини, сам окажешься виноват.

Он хорошо видел в темноте, можно сказать, привычно. Поэтому, прибыв на место, выволок борова из машины, стащил в ложок и, сняв с Вована штаны, завел ему руки за спину и привязал сзади к осинке, даже при полном безветрии шелестящей мелкой своей листвой. После этого Филя вернулся к машине, достал из бардачка магнитофон, а из разоренной аптечки другой шприц. Спустившись, посветил себе зажигалкой и всадил иглу Вовану в ляжку. Сел рядом, ожидая реакции.

Наконец он услышал нечто вроде бульканья. Вован, кажется, начал приходить в себя. И первым делом обмочился. Нормальное дело. Первыми же словами его были «где» и «чего». Даже не вопросы, а как бы утверждение. Филипп тоже оживился.