Он тут же достал трубку и отключил ее.

– Другое дело, – успокоенно произнесла Татьяна. – Теперь я хоть отчасти могу быть спокойна…

– Достают?

Она внимательно посмотрела на него, но не ответила, а положила его ладонь, сжимавшую ее коленку, на рычаг переключения скоростей.

– Вот так будет лучше. Поехали, милый. Успеем еще наговориться. Ты ведь этого хотел?

– Танечка! – воскликнул Гордеев. – Я, кажется, не просто влюблен в тебя, но еще и глубоко уважаю. Ты – умница, моя дорогая.

– Хотелось бы верить… – Она вздохнула. – В кои-то веки один человек понял.

По пути на Башиловку Юрий Петрович заскочил в магазин у Белорусского вокзала и накупил по мелочи всякой вкусноты, а также взял пару бутылок «Шампани» – для Татьяны. То же, о чем он говорил раньше, то есть водяру с луковицей, черняшку и соль, он дома имел.

Таня прошлась по квартире, оглядела все, попросила – уж заодно – выдернуть и домашний телефон из розетки и сказала, что здесь ей, во всяком случае, нравится. Настоящее холостяцкое стойло. Даже свежим сеном припахивает. Но это – так, в шутку. Однако и с намеком. Мол, не хвастай раньше времени. Короче, было заметно, что она приехала не на час или два, а серьезно, до утра. А если повезет, то и до полудня. Когда встают из постели все уважающие себя дамы…

И поэтому она не торопилась. Накрыли стол возле тахты, на которой обычно спал Гордеев, зажгли парочку оказавшихся на кухонной полке свечей, обычных, белых стеариновых, купленных в хозяйственном магазине, словом, создали некое подобие уюта, после чего приступили к трапезе.

Татьяна клевала помаленьку – того, другого, пригубливала шампанское, а Юрий ел в охотку, был действительно голоден. И она с улыбкой наблюдала за ним. Потом он унес на кухню, в раковину, лишнее, притащил из другой комнаты диванные подушки, чтоб под бока засовывать, полулежа беседовать. Татьяна пошла в ванную и скоро вернулась, облаченная в купальный, длинный для нее халат Юрия, спросила, правильно ли она сделала. Он в восторге развел руками. Она уселась с ногами на тахте, привалилась к Гордееву боком, подвигалась, устраиваясь, как кошка. Он обнял ее и подал ей бокал с шампанским.

В темных глазах ее, устремленных на Юрия, блеснули огоньки свечей. Она усмехнулась и, глядя на свечку, сказала:

– Ну, слушай…

– Сейчас сигарету возьму, – сказал Юрий, встал, подошел к своему кейсу, достал нераспечатанную пачку сигарет, зажигалку, а заодно нажал на кнопку записи. Магнитофон неслышно заработал.

…Жили– были три девчонки. Одна, как известно, на Арбате, в Калошином переулке, другая -в Хлебном переулке, рядом с бывшей улицей революционера Воровского, а третья – в известном генеральском доме на углу улицы Горького и Садовой-Триумфальной. А учились девочки в одной школе, известной тогда на всю Москву углубленным преподаванием иностранных языков, главным образом французского. Эта престижная школа находилась в самом центре Арбата, в Спасопесковском переулке, рядом с красивейшей церковкой Спаса-на-Песках, в которой в годы их учения, то есть в семидесятых, размещалась одна из студий «Мультфильма», снимавшая кукольные мультяшки.

Как обычно притягиваются всякие противоположности, так и девочки тянулись друг к дружке, будучи внешне да, в общем, и характерами совершенно разными. Томная и изящная красавица Ирина, пухленькая и вся такая сдобная Татьяна и широкоскулая, капризная обаяшка Алена, с вечной своей косой, создавали своеобразное трио. И объединяла их разве что повышенная эмоциональность. Кстати говоря, сыгравшая с ними впоследствии далеко не лучшую шутку. Вот уж и хорошо за тридцать бывшим девочкам, вроде и обеспечены неплохо по нынешним временам, а все ни семьи, ни особой привязанности… Зато житейского опыта – хоть отбавляй!

Пока были живы Танины родители, собирались у нее. Подрастая, перекочевали к Ирке, а больше к ее матери – актрисе театра имени Пушкина, женщине незамужней и обожающей разнообразные веселые компании. А когда учеба стала подходить к концу, все трое уже постоянно собирались на Садовой-Триумфальной, в огромной генеральской квартире Алениного отчима Федора Даниловича. Он был очень заботлив, а покровительство симпатичного взрослого мужчины, да к тому же обладающего большой властью и, естественно, возможностями, всегда привлекает неопытное девичье сердечко.

Федор Данилович был непрост! Он, если чего обещал, выполнял обязательно. Сказал, что примут их всех троих в институт Мориса Тореза – и ведь приняли. «Учите иностранные языки, девчонки, – часто повторял он, – в этом ваше будущее. Вам за их знание будут огромные деньги платить…» Как в воду глядел. Еще будучи студентками, девушки имели довольно приличные деньги, подрабатывая переводчицами, как правило, с иностранцами. Федор Данилович устраивал. Помогал. Даже премии время от времени выплачивал. За что? Да за то, что девочки ничего не пропускали мимо ушей. Такая жизнь.

Девушки быстро взрослели, наливались соком, вызывая восхищенные взгляды окружающих. Федор Данилович постоянно проявлял о них отеческую заботу, теперь уже далеко не бескорыстную. И первой жертвой его обаяния стала, естественно, Ирина, превратившаяся, говоря сегодняшним языком, в яркую топ-модель.

Но Ирка – особый случай. Еще в выпускном классе она увлеклась знаменитой, но запретной по тем временам «Кама-сутрой» – древнеиндийской философией любви. Где взяла сей тайный путеводитель по эротике? Да все тот же Федор Данилович поспособствовал, дал почитать. И уже на первых курсах института Ирина прослыла в очень узких кругах большой специалисткой в этой области чувственной любви. Ей уже исполнилось двадцать лет, генералу с обворожительной сединой на висках и телом атлета было сорок семь. И вопрос, что лучше: сорокалетняя супруга или двадцатилетняя любовница, легко решился в пользу последней. Обе подружки знали об этой связи и не видели в ней ничего предосудительного. Ну разве что иногда между собой звали Ирку не по имени, а по ее интересу – Камой.

Следующей на тот же путь ступила бывшая «пышечка» а теперь тревожащая душу расцветающими своими прелестями Танечка. Она не обладала изысканной красотой и сексуальными познаниями подруги, зато была естественна и неутомима в ласках, что особенно ценится мужчинами, приближающимися к полувековому возрасту. Так и на нее пролился щедрый дождь благодарности начинавшего стареть генерала.

Последней из дружной троицы прижала его к своей волнующей груди Алена, приемная дочь, и, как уже известно, не испытала разочарования, а скорее наоборот: папуля-то оказался действительно отменным самцом.

Но если бы жизнь ограничивалась исключительно приключениями подобного рода, пожалуй, и говорить не о чем – ничто не ново под луной. Однако не таков оказался генерал, чтоб ограничиться телесным наслаждением. Как-то все получилось исподволь, незаметно, даже, может быть, слишком буднично. Но однажды, задумавшись над тем, что происходит с ними, они вдруг обнаружили, что уже давно не живут самостоятельной жизнью, но постоянно вынуждены выполнять желания и поручения Федора Даниловича. И то, что раньше делалось ими ради собственного удовольствия, теперь превращалось в принудительную обязанность.