Она не обращает на меня внимания и поворачивается к Перл, пока я безуспешно пытаюсь вырваться.

– Но ты, Перл, тем не менее, всегда была моей любимицей. Ты когда-нибудь вспоминала, какой ты была, когда впервые пришла ко мне? Это было четыре года назад. Ты была такой скромной, застенчивой и доброй девочкой.

Я готова расхохотаться, когда слышу это. Перл? Застенчивая и… добрая? Но потом я понимаю, что она говорит. Шеф манипулировала с мозгами Перл, уничтожив ее личность и превратив в Перл, которую все студенты (и половина учителей) в «Дубах» боялись и завидовали.

И эту девочку Ярроу обожала и подражала ей во всем, а Рауэн ее ненавидела? Это была не настоящая Перл.

– Она – где-то там внутри, не так ли? – спрашивает шеф. – Вот почему ты в итоге помогла Рауэн. А я-то думала, что наш контроль над твоим мозгом идеален. Мы ожидали проблем с Рауэн, вторым ребенком. Но ты должна была быть хорошей, послушной девочкой. Ты золотой стандарт для жителей Эдема. Образец для других. Но ты отклонилась от сценария, Перл. А я так тщательно его прописывала. – Она печально пожимает плечам, как мать, карающая провинившееся дитя. – Когда объект узнает об эксперименте, эксперимент заканчивается. Ты нам больше не нужна, Перл.

Шеф снова поворачивается ко мне.

– Те опыты на мозге, которые мы проводили на тебе и Перл, очень деликатные. Они требует усилий наших лучших хирургов и помощи Экопана. Но есть более примитивная форма промывки мозгов, которую мы используем. Вместо того чтобы создавать произведения искусства, подобные тебе, нанося краски на жизнь человека, чтобы получился шедевр, мы просто можем стереть все. Это простая и суровая процедура. После нее остаются только основные навыки. Они помнят, как ходить, говорить и есть. Но личность исчезает. – Она ухмыляется мне. – Навсегда.

Она возвращается к Перл и зовет хирургов.

– По счастью, ты все еще представляешь для нас интерес, Рауэн, – говорит она издалека. – Ты владеешь информацией, которую мы считаем важной. Например, имя того хирурга, который испортил мою прекрасную работу. И то, что происходит с тобой сейчас. Мы столько раз копались в твоем сознании, так интенсивно, но ты все еще держишься, почти без срывов, сотрудничая с обеими личностями. Это стоит изучить. Да, Рауэн, мы еще повеселимся с тобой, прежде чем ты присоединишься к своей подруге. – Она треплет Перл по щеке. – Прощай, Перл.

Мы обе кричим, когда хирург приступает к работе. Через секунду Перл умолкает. Процедура очень быстрая. Я на секунду вижу дикие глаза Перл, умоляющие меня помочь ей. Затем… она исчезла. Она по-прежнему та же красивая, обаятельная девушка, внешне. Но я видела тот момент, когда свет личности погас в ее глазах. То, что делает ее самой собой.

Она улыбается мне и медленно моргает.

– Где я? – спрашивает она с откровенной невинностью человека без прошлого и будущего.

Я ничем не могу помочь Перл. Я ничем не могу помочь себе.

Однажды я слышала фразу: «Неведение – благо». Раньше я не до конца понимала ее, не верила ей. Но сейчас я вспоминаю, как прежде лежала привязанная к столу, не подозревая, что произойдет со мной дальше. Те случаи, когда я находилась в комнате сенсорной депривации, где в мое сознание вносили едва заметные изменения. Дни, когда я бежала к женщине, которую считала своей матерью, в поисках уюта. Я была заключенным, который не знал о своем заключении. Я ничего не знала об эксперименте. Я была счастлива.

Нет, не была. Я была ничем, потому что я не была собой.

Страх – вот цена, которую я плачу за знание. Я рискую умереть, чтобы оставаться по-настоящему живой.

Но теперь я знаю, что есть кое-что гораздо хуже смерти.

Я пытаюсь поймать взгляд Перл, когда мой стол разворачивают, но все, что я вижу, – это блаженный, отсутствующий взгляд. Затем меня выталкивают в длинный коридор. По одной стороне идут металлические двери. С другой стороны все двери стеклянные. Это камеры. Я вытягиваю голову в ту сторону, насколько могу, пытаясь заглянуть в них, когда меня провозят мимо.

Сначала я не вижу знакомых лиц. Затем… старик, которого я пару раз встречала в Подполье. Он скорчился в крошечной пустой камере, его спина слегка сгорблена. Что они с ним сделают?

Теперь их больше. Я вижу размытые силуэты людей, которых я знаю по Подполью. Длинная цепочка вторых детей, захваченных и беспомощных, предоставленных Центру для любых экспериментов.

А затем – самое ужасное: перед глазами мелькает Рэйнбоу. Одна в холодной камере, она стоит посреди комнаты перед дверью, готовая сопротивляться, ее руки сжаты в кулачки. Ее лицо опухло от слез, но она угрожающе хмурится, когда кричит, бросая вызов этому миру.

– Рэйнбоу! – истошно кричу я, но стекло звуконепроницаемое, и мы не слышим друг друга.

Нет, нет, не Рэйнбоу! Только не дети! Кем же надо быть, чтобы ставить эксперименты на маленьких детях?

Мы проходим мимо других вторых детей: малышей, стариков, семей, заключенных в отдельные камеры. Я пытаюсь считать. Десятки. Не меньше сотни в этом кажущемся бесконечном коридоре. Все это новые подопытные для шефа и ее изощренных экспериментов по управлению сознанием.

Но я не вижу ни Лэчлэна, ни Эша. Может, им удалось сбежать?

Я пытаюсь представлять только худшее, чтобы не тешить себя предательской надеждой. Их нет здесь, значит, они могли погибнуть.

Их здесь нет, значит, им могло повезти.

Затем каталка замедляется, и я вижу ехидную улыбку на лице шефа.

– Мне кажется, или вы были подругами?

Там, в кресле в центре еще одной пустой камеры, сидит девушка с сиреневыми волосами.

– Ларк! – воплю я, вырываясь из пут так сильно, что мне почти удается сдвинуть каталку с места. Санитары хватают и прижимают меня так, словно я действительно могла бы сбежать.

Нет, говорю я себя. Это уловка. Они уже проникли в мое сознание и заставляют меня видеть то, чего нет.

– Вам не провести меня, – говорю я, пытаясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Стараясь отогнать надежду прочь. – Я видела, как она умерла. Это не она.

Шеф смотрит на меня, явно забавляясь.

– Что ты на самом деле видела? – спрашивает она. – Ты видела, как ее поглотил нанопесок, вот и все.

Она смеется, и смех далеко разносится в пустом коридоре.

– Нанопесок пожирает людей, – мрачно настаиваю я. – От нее ничего не осталось.

– Или, может быть, это то, что мы говорим людям. Хищный песок-охранник, который переваривает даже кости, ничего не оставляя безутешной семье? Весьма жуткая сказочка, ты не находишь? Вполне пригодная для того, чтобы любопытные жители держались подальше от пустыни.

Она наклоняется ближе и шепчет мне на ухо:

– Рауэн, разве ты еще не поняла, что Эдем выжил только потому, что мы следим за тем, о чем люди думают и даже за тем, что они видят? Все началось с Экопана, который использовал линзы, чтобы заставить людей не видеть очевидного. Удивительно, как легко можно заставить людей не замечать чего-то! Даже нечто настолько огромное, как бобовые деревья над стеной, да? Но в основном манипуляции куда проще. Городские легенды, Рауэн. Стоит распустить слух, и ты моргнуть не успеешь, как в него поверят.