– Верхние этажи пусты, – говорит он. – Огонь хорошо занялся.

Он повышает голос.

– Все отряды на выход. Повторяю, уходим из пещеры. У нас есть десять минут прежде, чем пламя охватит все…

Огонь? Они хотят поджечь Подполье? Но зачем? Это сплошной камень. Единственное, что способно гореть…

О святая Земля, нет!

Они не посмеют! Почему их не ошеломило присутствие настоящего дерева в нашем мире, хотя все считают, что их больше нет? Почему же, когда они увидели камфорное дерево, они тут же не бросили свое орудие и не упали на колени?

Я сейчас же получаю ответ.

– Ты хочешь сказать, что эти недочеловеки верят, что это настоящее дерево? – Зеленорубашечник, который шутил про выбитые зубы, теперь смеется еще громче. – Совсем идиоты, что ли? Поклоняться фальшивому дереву? Я с тем же успехом могу поклоняться своей настольной лампе и называть ее солнцем.

Им промыли мозги. Им не дают увидеть истину. Не дают их линзы-импланты, хотя очевидное доказательство у них пред глазами.

– У вторых детей нет таких достоинств, как у нас, – говорит сержант. Они преступники, изгои без образования. Уверен, что большинство из них умственно неполноценны. Вы и я отчетливо видим, что это синтетическое дерево. Искусно выточенное, не спорю, но, тем не менее, искусственное. Несчастные, заблуждающиеся вторые дети видят то, что хотят видеть.

– Ты говоришь так, будто тебе их жалко, Серж.

– Может быть, слегка, – отвечает он, – когда я думаю, зачем они могли понадобиться Центру.

Наконец, целую вечность спустя, они уходят. Уходя, сержант кричит:

– Больше розжига на ствол! Живее!

Я жду, заставляя себя досчитать до тридцати, чтобы они ушли наверняка, а затем выхожу, чтобы увидеть ночной кошмар.

Дерево, великолепное дерево, охвачено огнем.

Дьявольская красная пляска распространилась по всей кроне. Языки пламени целуют каждый листик, шипит ароматная древесная смола. Огонь лижет ствол, но не может пробиться в глубь толстой, влажной коры.

Это святотатство. Это грех.

Дети!

Просторная комната наполняется дымом. Он поднимается вверх ядовитыми серыми клубами, затягивая потолок пещеры. Воздух наполнен одурманивающим резким запахом тающей камфоры и дыма, но им все еще можно дышать. Облако дыма стоит плотной стеной, потому снизу меня не сможет увидеть ни один из зеленорубашечников. Слабое утешение.

Я бегу к основанию дерева и затаптываю пламя, которое подобралось слишком близко. Я обжигаю пальцы, но даже не замечаю этого.

– Рэйнбоу! – кричу я, когда копаю землю возле корней, пытаясь найти ручку. Я слышу приглушенный голос откуда-то снизу, и, наконец, нащупываю ручку. Когда я открываю дверь, я вижу ее личико, смотрящее на меня снизу, взволнованное, но решительное не по годам.

– Дерево горит. Нам нужно уходить! Выходите все!

Она прирожденный лидер и командует перепуганными детьми.

– Рэйнбоу, здесь есть еще один выход? Или безопасное место, где мы можем спрятаться?

Она знает это место лучше меня. Она с раннего детства носилась по округе, исследуя каждый уголок. Это ее мир. Она не имеет представления о поверхности Эдема.

Рэйнбоу берет меня за руку. Ее рука просто ледяная и крепко держится за меня. Но она решительно говорит мне:

– Иди за мной.

Девочка проводит нас через кухню и вниз по извивающимся коридорам. Некоторые проходы настолько низкие, что мне приходится сгибаться, хотя большинство детей без труда проходят. Путь почти не освещается, но Рэйнбоу уверенно идет вперед.

– Если бы не звучайная ситуация, я бы тебе ни за что не показала это место. Это лучшее место, чтобы прятаться. Никто никогда меня не находил, когда мы играли в прятки.

Когда мы входим, мягкий свет автоматически освещает большую комнату. Там стоят бочки, надписи на которых ни о чем мне не говорят. Что-то связанное с химией. Какие-то кирпичи, похожие на шпатлевку, с которыми мог бы поиграться ребенок. И повсюду провода, которые соединяют все эти непонятные субстанции.

– Что это за место? – спрашиваю я.

– Ее называют Бабах-комнатой, – отвечает Рэйнбоу, затем ударяет по руке маленького мальчика, который тянется к кирпичику розовой шпатлевки. – Руки прочь! Это комната для самоунижения!

Самоуниж… Так! Я вижу панель на стене, высоко – детям не дотянуться, – на которой только одна обычная, очевидная кнопка. Я уверена, что знаю, что произойдет, если нажать ее. Я хватают двух подвернувшихся детей и отступаю.

– Айрис говорила, что здесь ничего нельзя трогать. Мне не разрешали приходить сюда.

На секунду кажется, что она больше не может сдерживаться.

– Они забрали Айрис. Они не видели меня, но они выстрелили в нее, и она упала…

– Все будет хорошо, милая моя. Обещаю, что с тобой ничего плохого не случится. Ни с кем из вас.

По-моему, она мне поверила. Она так доверчиво смотрит на меня! Я не могу подвести ее. Я пообещала.

– Мне кажется, что нам нельзя здесь больше оставаться. Отсюда есть выход? Пещера наполнится дымом, и наверняка он проникнет и сюда.

– Мне кажется, есть еще один выход, – говорит она, растирая щеку кулачком.

– Ты замечательно справляешься, Рэйнбоу. Я знаю, что ты напугана. Просто постарайся.

Она ведет нас назад по низким петляющим коридорам.

– Нам нужно добраться до пещеры, – говорит она. – Ненадолго. В секретный туннель ведет другой проход. Там безопасно?

Я выглядываю, сдерживая кашель, когда едкий дым окутывает меня. Дым настолько плотный, что я не вижу даже огня на верхушке дерева. Я натягиваю рубашку поверх рта и носа.

– Наверное, – говорю я. – Ничего не видно.

Я выхожу первой, и мне вспоминается лань, которую я видела, выходящая на луг. Сначала несмело, а затем уверенно. Видела ли я это?

– Пошли, – я подзываю детей.

Затем мне кажется, что меня пнули в живот, и все мышцы в моем теле охватывает судорога. Я замираю и валюсь на землю, как бобовые деревья во время землетрясения. Не могу повернуться, не могу пошевелить рукой, чтобы смягчить падение. Я совершенно обессилена, когда падаю на Рэйнбоу.

Она кричит и пытается выкарабкаться из-под меня. Затем я вижу, как ее лицо замирает, искаженное ужасом, когда в нее тоже попадает выстрел и парализует ее. Зеленорубашечники добрались до нас. Они хватают детей за руки, за ноги, за волосы, оттаскивая их, расстреливая в упор.

Мои глаза открыты. Я могу видеть, думать и дышать. Но я не могу управлять своим телом. Я живой труп.

Случайно Рэйнбоу падает так, что мы смотрим друг другу в глаза. Она тоже не может шевелиться, но я вижу выражение, которое застыло на ее лице: Ты обещала, Рауэн. Ты обещала, что ты спасешь нас.