— Дальше необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнет к “Потемкину”. Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию.

— Вы серьезно считаете все это возможным, Владимир Ильич? — невольно сорвалось у меня.

— Разумеется, да! Нужно только действовать революционно и быстро. Но, конечно, сообразуясь с положением, — твердо и уверенно повторил он».

Васильев-Южин примчался в Одессу утром 20 июня, но, увы, «Потемкина» там уже не было. И все же любопытно, насколько реальны были планы Ленина?

Допустим, Васильев-Южин застал бы «Потемкин» в Одессе. Что произошло бы дальше?

Вот точка зрения на этот вопрос историка Б. Никольского: «Если бы Васильев-Южин успел войти в контакт с потемкинцами, и ленинский план был реализован, вплоть до прибытия Ленина на миноносце в Одессу, — любопытно было бы наблюдать процесс общения двух ветвей потенциальной власти, ленинского ЦК, с одной стороны, и бундовско-меньшевистского цукерберговского комитета — с другой. Хотя, учитывая национальную принадлежность большинства членов ЦК, с большой долей вероятности, они нашли бы общий язык. Кстати, обратите внимание на внешность Васильева-Южина. Нельзя не отметить исключительно грамотно подобранного делегата для миссии в Одессе…»

Думаю, что далеко не факт, что Васильева-Южина сразу бы приняли на «Потемкине» с распростертыми объятиями, к тому же признали в нем начальника! К этому времени на мятежном броненосце уже сформировался свой триумвират: Березовский—Матюшенко—Фельдман, который делиться властью с неким примчавшимся эмигрантом вряд ли бы пожелал. Вспомним, как обстреляли из винтовок пытавшегося прибыть на «Потемкин» Губельмана-Ярославского, также метившего в вожаки мятежа. Что касается Фельдмана и Березовского, то в любви к большевизму они на самом деле признались лишь после октября 1917 года, когда большевики стали правящей партией и пребывание в их рядах сулило большие выгоды. До этого же одесские друзья ошивались то в Бунде, то в эсерах. Матюшенко же вообще «по жизни» ненавидел всяких там интеллигентов.

Но допустим, что Васильев-Южин добрался бы до Одессы, взобрался на палубу броненосца, в публичной речи доказал несостоятельность Фельдмана и Березовского и захватил власть на «Потемкине». Что же было бы дальше?

Много ли мог сделать и В.И. Ленин, севши в Румынии на миноносец? При всем уважении к его гениальности и предприимчивости, в успехе данного мероприятия я глубоко сомневаюсь. Ленин не знал флота, а флот не знал его и, думаю, мало бы кто пошел за каким-то швейцарским эмигрантом. Если же принять во внимание таких помощников, как Матюшенко, то, может быть, сама судьба уберегла Ильича от этой авантюры. Всю абсурдность затеи, видимо, понял, приехав в Одессу и разузнав подробности о «Потемкине», и сам Васильев-Южин. Не зря в своих воспоминаниях относительно ленинской затеи он употребляет такие осторожные, но предельно понятные выражения, как «Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался», «в таком состоянии я раньше никогда не видел его»… Как знать, может быть, на самом деле Васильев-Южин специально не очень-то торопился в Одессу, понимая, что ничего путного из ленинской затеи не получится.

А может быть, Васильев-Южин мог бы попытаться захватить власть на броненосце, опираясь на матросов-социал-демократов (о настоящих большевиках на флоте в тот момент вообще не могло быть и речи!)? Увы, скорее всего, Васильеву-Южину, даже попади он на «Потемкин», ничего там не светило. В лучшем случае его взяли бы в свою компанию Березовский с Фельдманом, но, скорее всего, даже они его бы просто не пустили на палубу броненосца, как они поступили до него с одесскими социал-демократами. А потому Владимир Ильич мог особенно не волноваться — никто бы за ним никогда миноносца в Констанцию не прислал.

Вообще рассказ Васильева-Южина «о миноносце для Ильича» (если он действительно происходил в реальности) наводит на мысль, что Ленин совершенно не представлял, что же на самом деле происходило на «Потемкине», оставаясь в плену собственных иллюзорных фантазий.

Версия о том, что руководители восстания были в своем большинстве членами социал-демократической партии, была выдвинута еще в 1905 году. Она имела свои корни. Крымский союз РСДРП и Севастопольская социал-демократическая организация были в то время по своему составу преимущественно меньшевистскими и стремились распространить свое влияние на матросов Черноморского флота. Когда матросы «Потемкина» оказались в эмиграции, издававшаяся за рубежом меньшевистская «Искра» приняла все меры к тому, чтобы подчеркнуть причастность руководителей восстания именно к их организациям в Крыму. В подготовке публикаций на эту тему в «Искре» принял участие видный деятель газеты Х.Г. Раковский, который оказывал помощь матросам броненосца в Румынии и в доме которого жили некоторое время матросы В.П. Кулик, Е.К. Резниченко и И.П. Шестидесятый. В июле 1905 года по его инициативе в «Искре» были опубликованы два письма группы участников восстания, в которых они сообщали, что являются членами Крымского союза РСДРП. Однако анализ этих писем показывает, что они были написаны не матросской рукой. При этом в этих письмах стоят подписи тех, кто никогда не входил в состав команды «Потемкина» или не принадлежал к РСДРП. Например, в «Открытом письме» к русскому пролетариату стоит 29 подписей. Из них Н. Силкин вообще никогда не был матросом «Потемкина», а служил и затем бежал с броненосца «Георгий Победоносец»; Антонов, А. Петренко и Н. Рыдлов также не значатся в списках команды «Потемкина»; Н. Алексеев, как подписант, указан дважды. О «социал-демократе» матросе Е.Р. Бредихине мы уже говорили выше. Да и минный машинист Т.Г. Мартьянов не мог подписать этого письма, поскольку еще в ходе восстания был арестован военными властями в Феодосии. Думается, не лучше обстоит дело и с другими подписавшими открытое письмо матросами социал-демократами с «Потемкина».

* * *

Во второй половине 80-х годов XX века в научных публикациях стали понемногу признавать факт того, что социал-демократическая организация на броненосце была все же не столь большой и влиятельной, как об этом писалось ранее. ЦК РСДРП (большевиков), оказывается, вообще ничего не знал о событиях на «Потемкине». Для проживавшего в Женеве Ленина они были полной неожиданностью. О восстании на броненосце руководитель большевистского крыла РСДРП узнал из газет. Согласно научным работам последних лет уже признано, что на «Потемкине» всем заправляли вовсе не социал-демократы, а эсеры и анархисты. Но и о них известно крайне мало. Да что говорить о принадлежности матросов к каким-то конкретным партиям в 1905 году, когда даже после февраля 1917 года на кораблях Балтийского флота иные активисты «на всякий случай» состояли одновременно в трех и более партиях.

По последним данным историка российского флота Никиты Кузнецова (сотрудника Дома русского зарубежья) в ходе официального расследования по делу «Потемкина» полицией было установлено, что из 781 унтер-офицеров и матросов броненосца 15 человек на момент восстания являлись членами партии эсеров, т.е. официально заявили об этом. Остальные матросы до 1917 года ни о какой своей партийной принадлежности ничего не объявляли. Больше никаких документальных дореволюционных свидетельств о принадлежности матросов «Потемкина» к каким-либо партиям нет. Так что вполне возможно, что используемые историками советского периода данные о том, что чуть ли не все потемкинцы являлись большевиками, или хотя бы о том, что на борту броненосца существовала организация социал-демократов, — это выдумка послереволюционного времени. Почему так получилось? Да потому, что, во-первых, большевики, со своей стороны, после прихода к власти начали усиленно эксплуатировать тему «Потемкина». И не только его. В 20-е годы начала создаваться официальная история ВКП(б), в которой партия большевиков имела решающее влияние на все сколько-нибудь известные революционные выступления в России. Таким образом, из сознания масс изымалась вся информация обо всех партийных конкурентах по революционной борьбе. Версия о наличии большевиков на борту броненосца вполне устраивала и находившихся тогда в России (а потом и в СССР) потемкинцев, ведь она позволяла им объявлять большевиками с дореволюционным стажем и себя. А это давало огромные преимущества как в карьере, так и в решении многих социальных вопросах. Мне кажется, что именно так и родились ставшие потом каноническими рассказы о большевистском подполье на броненосце, которые затем стали необсуждаемой аксиомой.