сразу понял, что не стоит рассыпаться в любезностях, поэтому, поздоровавшись, сразу перешел к делу и кратко изложил свои мотивы – почему решил реализовать Project Possible, сообщив сначала, что хочу повысить репутацию непальского альпинистского сообщества.

– Мы должны занять свое место в этой иерархии, – сказал я.

Затем я обозначил экологические цели проекта:

– Можно сплотить общество вокруг этой идеи, что вы думаете?

Экс-премьер молча кивнул. Понравилось ему услышанное или нет, было трудно понять.

– Кроме того, я хочу, чтобы эта история стала вдохновением для других людей, вне зависимости, кто они и откуда. Именно поэтому я упорно работаю каждый день, чтобы все получилось. Мистер Кумар, я хочу показать, на что способен человек, обладающий воображением. Многие смеются надо мной, многие не верят, но если китайцы выдадут это разрешение, я просто взойду на гору, и ничто не помешает мне завершить начатое.

Экс-премьер улыбнулся:

– Нимс, не могу обещать, что китайцы сработают быстро, но давайте посмотрим, что получится. Я сделаю несколько звонков…

Мы пожали друг другу руки, и я вышел из кабинета с чувством надежды. Если политик такого уровня окажет поддержку, в Пекине наверняка не станут его игнорировать. Сейчас мне нужен был весь положительный пиар, который только можно получить, потому что по-прежнему мало кто знал о моей деятельности, за исключением альпинистского сообщества, ближайшего окружения и подписчиков в соцсетях. Попытки как-то прорекламировать проект в СМИ нельзя было назвать успешными, что, конечно, не могло не разочаровывать.

Весьма вероятно, что будь я американским, британским или французским альпинистом, о проекте знало бы гораздо больше людей. Но я смотрел на вещи реально. Наиболее крупными медийными компаниями с наибольшим охватом аудитории владели в основном западные инвесторы. Поэтому история альпиниста из непальского Читвана, решившего в кратчайшие сроки взойти на все четырнадцать восьмитысячников, привлекала мало внимания. Вот если бы этим занялся альпинист, живущий в Нью-Йорке, Манчестере или Париже… Технически я являлся гражданином Великобритании, но это все было не то, ведь я – не британец.

Однако проект становился все более популярным. Количество подписчиков в соцсетях росло день ото дня, все больше людей комментировали выкладываемые мною фото и видео, особенно вирусным стал снимок очереди из альпинистов в районе ступени Хиллари. Но и здесь многие СМИ лишь перепечатывали снимок, не упоминая о том, кто я и чем занимаюсь.

Уволившись с воинской службы и не имея опыта работы в рекламе и пиаре, я все же сумел привлечь внимание сотен тысяч человек. На персональном уровне это было более чем здорово, однако по-прежнему не удавалось монетизировать это достижение, чтобы собрать достаточно средств на проект. Однако сообщения и письма, которые приходили, по-прежнему вдохновляли меня. Дети писали, что сочиняли рассказы о больших горах, и рисовали, как работают альпинисты. Пользователи оставляли комментарии или сообщали, что организуют в своих школах просветительскую программу на экологические темы. Также поступило еще несколько пожертвований.

В какой-то момент мой проект быстро стал становиться народным.

* * *

По крайней мере, у меня еще оставалось достаточно времени на сбор средств для заключительного этапа – целый август. За этот месяц удалось заключить договор с компанией Osprey, специализирующейся на производстве снаряжения для альпинистов и туристов, а также с IT-компанией Silxo. Вырученные деньги в совокупности покрывали 75 % расходов на третий этап, еще немного денег я смог получить, оказавшись в Британии на празднике Мела. На празднование собрались представители непальской диаспоры, и я имел возможность рассказать о проекте. Мероприятие проходило в Кемптон-парке в августе 2019 года.

Однако мне стало не по себе, когда выяснилось, каким образом придется это все делать. Подразумевалось, что ты переходишь от палатки к палатке, каждая из которых представляет тот или иной аспект непальской культуры, и тебя представляют различным влиятельным людям. И нужно просить у них денег. Мне было очень не по себе – я никогда ни у кого не просил помощи таким образом. Я – спецназовец, представитель военный элиты, и ходить и фактически побираться – это уже слишком.

«Это не для меня», – подумал я с грустью.

Но какие оставались варианты? Сама идея проекта большинству людей казалась странной и неперспективной. Соответственно, и процесс сбора средств тоже может быть необычным и нестандартным. Поэтому стоило поменять свое отношение.

Да, Нимс, тебе неловко. Но это просто твое эго против. Так что ничего. Подумай о проекте. Дело не в том, что ты чувствуешь, дело в том, что ты делаешь это для всех.

И отложив сомнения на потом, я с головой окунулся в работу. Я ходил от палатки к палатке, заводил знакомства и собирал пожертвования. Кто давал пять фунтов, кто десять, кто пятнадцать. Гордость моя страдала, но я чувствовал также и облегчение оттого, что использовал эту возможность на все сто процентов, так же как с письмами Ричарду Брэнсону и другим влиятельным людям, которые так и не ответили.

Нагрузка росла. Весь год я руководил проектом, налаживал связи с различными альпинистскими организациями, бронировал билеты и так далее, а летом ко всему этому добавились проблемы с тибетскими и китайскими властями. Планирование логистики последней фазы Project Possible – восхождение на Манаслу, Чо-Ойю и Шишабангму – в основном было связано с решением различных административных вопросов, и этим приходилось заниматься в одиночку. И порою уровень стресса при оформлении бумажек был ничуть не меньше, чем при подъеме на Броуд-пик или спасработах на Канченджанге. Я был эмоционально вымотан.

И тут у мамы снова возникли проблемы со здоровьем.

Ее состояние стало стабильно ухудшаться. На протяжении всего проекта ее стойкость вдохновляла и поддерживала меня, и я надеялся, что взойду на все четырнадцать восьмитысячников вместе с нею, пусть даже она будет со мной только мысленно. Но сейчас я оказался в тупике. После завершения проекта будет возможность заняться другими проектами, на которых можно хорошо заработать, это, в свою очередь, даст возможность сделать так, чтобы родители снова жили вместе в Катманду. А сейчас время стало работать против меня, и с каждой неделей это становилось все очевиднее. Маму опять положили в больницу, и врач сказал, что она вряд ли перенесет еще одну операцию.

– Девяносто девять процентов людей, перенесших подобную операцию в ее возрасте, умирают, – сказал хирург.

Когда маму подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, я позвонил своей жене в Непал. К тому моменту мои братья жили в Англии, сестра Анита – в Австралии. Похоже, настало время всем попрощаться с мамой.

Хотя моя родня далеко не во всем разделяла мои амбиции, семья для меня –