Я пожала плечами. Моя жизнь всегда отличалась от жизней простых подростков, потому что и началась через пень-колоду, и знали об этом отнюдь не многие. Однако Гери был таким смешным и несведущим – неужели ему ничего не раскрывают? – что я не смогла отказать себе в удовольствии. Он все равно не выдаст, сочтет это нашим с ним достоянием, одним на двоих. Он же романтик.

– Ладно, – хлопнула в ладоши я. – Я родилась не в городе, а в небольшой хижине на самом его краю. Моя мама была сумасшедшей; она забеременела от неизвестного мужчины и посчитала это высшей наградой, ведь родных у нее не было, а она всегда мечтала о ребенке. Она любила меня настолько, что решила изолировать от мира абсолютно. Говорила, что люди осквернят меня, развратят, используют и выкинут, и наказывала никуда не выходить, никогда не переступать порог хижины. К тому же она искренне верила, что Господь наделил меня мистическими способностями, которые нельзя никому показывать. Я ничего такого за собой не замечала; только порой, когда хотела дождь, он шел, когда жаждала прохладного ветра из-за жары – он дул, но это совпадения, случающиеся со всеми. Иначе каждый второй в этом мире был бы колдуном. Меня это тяготило, я жаждала общения, но мама при малейшем моем взгляде в окно билась в истерике, из ее рта брызгала слюна и текла пена… Она никогда меня не била, но ее вопли были куда страшнее ударов. Лучше бы она поднимала на меня руку. Меня так тянуло наружу, что я не в силах была сопротивляться и тайком бегала к высоткам на детскую площадку, несмотря на то что у меня не было нормальной обуви и камни протыкали стопы до крови. Там ко мне приходил Господин, чтобы скрасить мое одиночество и рассказать сказку. Каждый вечер – новую. Какое-то время мне удавалось скрывать это от матери, но однажды она увидела раны, сопоставила два и два и… В приступе ярости попыталась убить меня. Тогда появился Господин – он защитил меня от нее, забрал из хижины и передал приемному отцу. Если бы не он, я была бы мертва или сидела в четырех стенах, таращась на высотки, до которых мне было бы уже не добраться.

Гери замер, пораженный.

– Я не знал, – прохрипел он. – Это ужасно.

– Хочешь удариться в утешения? – хихикнула я. – Мне не нужно сочувствие, серый. Сейчас я счастлива.

Он меня не услышал – или прикинулся, что не услышал.

– Почему мы здесь? – прошептал он. – Если бы мы родились в другом месте, все было бы иначе, мы не были бы по разные стороны баррикад. Почему именно в этом проклятом городе боги устроили… это?

– Ты прекрасно знаешь почему. Город был создан для этого. Тоже – игровая площадка. Идеальное место. Тут все началось, тут и закончится.

Он хотел было воспротивиться, предоставить довод или очередное возмущение, но его прервала незамысловатая мелодия телефонного звонка. Я вытащила мобильник из кармана.

– Да?

В трубке раздался восторженный голос Господина:

– Немедленно ко мне, Арлекин! Есть новости!

– Сейчас буду, – покорно кивнула я.

– Опять этот ублюдок? – прошипел Гери. – Когда ты прекратишь подчиняться ему?

– Не раньше, чем ты перестанешь вилять хвостом перед Волком. Извини, Гери. Было приятно поболтать, но дела ждут. Сам знаешь, господá не любят опозданий. И твоя история… Я не оценила.

* * *

В отличие от приемного отца, Господин любил свет. С удовольствием гулял в парке, даже если солнце скрывалось за пологом туч, а летом все время проводил на улице. Его фантазия на развлечения не иссякала – с наступлением утра он придумывал что-нибудь удивительное. Это не было бы столь поразительным, живи мы в крупном городе, но наш городок не располагал разнообразием. Людям приходилось довольствоваться одним небольшим торговым центром в два этажа, в котором продавали в основном необходимые для хозяйства вещи вроде средств для мытья посуды, шампуней и стиральных порошков; кучкой лавочек, расположенных в старом ветхом здании; рынком и, наконец, Домом культуры, куда по зиме доставляли дешевые куртки, лыжи, коньки и прочие принадлежности, пригодившиеся бы в ледяной сезон. К слову, именно в нем показывали фильмы – он служил своеобразным кинотеатром, поскольку на постройку настоящего никто не выделял денег. Однако сеансы шли один раз в неделю, и прорваться в зал было почти невозможно – билеты распродавались в считаные часы после объявления о приходе нового фильма. Я никогда не любила толкаться в очередях, поэтому, если горела желанием что-нибудь посмотреть, ждала выхода фильма в Интернете.

Господин имел иную точку зрения. Он испытывал к людям привязанность и предпочитал находиться среди них. Наблюдал за ними, анализировал их, сталкивал друг с другом. Я бы хотела думать, что он делает это ради научного интереса, в стремлении докопаться до сути мироздания, но он объяснял: «Я просто веселюсь, Арлекин, ничего более. Мир становится пресным, если жить в нем миллионы лет. Приходится искать способы побороть скуку. Люди – самое верное средство. Вы непредсказуемы, вы разные, несмотря на все вопли о «серой толпе»; кто-то предпочтет забиться в угол, а кто-то схватит нож и будет бороться до конца, даже несмотря на отсутствие шансов. Вы можете быть действующими лицами любых историй, и нет ничего лучше, чем создавать их для вас в вашем мире. Возможно, я придумаю что-нибудь еще, но пока мне не наскучит, я не перестану вами играть. А наскучит мне еще очень нескоро…»

Какой срок предполагает «нескоро» для бессмертного, я даже не пыталась представлять.

В отличие от Солнца, Луна избегала яркого света. Он причинял ей дискомфорт, хотя при желании она могла мириться с ним. Поэтому Господин, желая обустроить помещение как можно более уютно, дабы Хель чувствовала себя свободной, расставил по немногочисленным полкам и коробкам со старьем новогодние свечи. Несмотря на то что сгорали они медленно, воск уже начал течь по шероховатым бокам, распространяя приятный дымный аромат.

Господин сидел на матраце, прислоненном к стене, заложив руки за голову и насвистывая какую-то простую мелодию. Он ни на секунду не сводил с меня глаз, и под его внимательным взглядом я не могла пошевелиться. Причины нападать у него не было, но напряжение не исчезало: кто знает, что взбредет ему в голову, вдруг он решит позабавиться?..

Я бы расценила это как доказательство моей близости к нему, но Хель мыслила иначе – увидев следы его доверия на моем теле, она вполне могла прийти к ложным выводам.