я остаюсь монахиней, в моей душе крепок данный обет, и я могу остаться вне мирской суеты.

К а т а. Из двух благодатей, в более коварной форме, я тоже получила свою: адские муки. И моя маленькая семья, словно шелуха, отделилась от меня. Но вместо просветленности в моей душе только мрак и апатия.

К л а р а. Потому что то, что вы считали знанием, ослепило вас и сделало невежественной… (Нерешительно.) Я обещала товарищу Гара не разводить в доме клерикальную агитацию… Но я не обещала не протягивать чаши воды жаждущему.

К а т а. И что же в этой чаше?

К л а р а. Посмотрите вокруг себя, моя милая. Подумайте только о том, что произошло с вами и без всякой видимой причины со многими другими. Разве может этот мир быть настоящим?

К а т а. Надо признаться, что он кошмарен.

К л а р а. Вот видите! Только на минуту представьте себе, что это лишь ложный мир — юдоль испытаний, — а другой, истинный, в котором все на своих местах, для нас непостижимым образом находится вне его.

К а т а. Платон мыслил несколько похоже.

К л а р а. Вот видите! А стоит вам эту мысль впустить в свое ожесточившееся сердце, она там мигом наведет порядок. И ваше собственное благородство, которое вы теперь тащите на себе, словно бремя чудачества, поднимет вас на своих крыльях.

К а т а. Знаете, что странно, сестра Клара? Живи я на двести лет раньше, я все это приняла бы за чистую монету и вам не пришлось бы меня даже наставлять, я сама жила бы с сознанием этого… Но сейчас… знаете, как я вас слушаю?

К л а р а. Как?

К а т а. Как ваши святые слушают искусителей.

К л а р а. Боже милостивый!

К а т а. Которые вместо трудностей нашей судьбы соблазняют нас более легким, сладостным… А это для нас проклятие.

К л а р а (негодуя, но доброжелательно). Гордыня заманила род человеческий в эти сети.

Звонок. К л а р а  открывает дверь. Входит  Г а р а.

Г а р а (еще в передней). Ну что такое, неужели перебой с машиной?

К л а р а. Перебой, да только не с ней.

Г а р а (входит в комнату, Кате). Какое-то время мотор работал довольно хорошо, я слышал у себя… Ну, думаю, Клара обновила общественную собственность. А потом вдруг тишина.

К л а р а. Раз не гудит, думаете уж, я лодырничаю? (Уходит в соседнюю комнату.)

К а т а (несколько сурово из-за сделанного мужем намека). Товарищ Гара слишком много занимается нашими делами.

Г а р а. Я делаю это с удовольствием.

К а т а. Если вы со всеми жильцами будете так…

Г а р а (недоуменно). Может, я иной раз и некстати…

К а т а (жалея о своей резкости). Нет, вовсе нет… Но, наверное, вы тоже заметили, что в этой квартире стало на одного человека меньше.

Г а р а. Да, ваш уважаемый муж…

К а т а. По сути, мне его уже надо было бы выписать.

Г а р а. Вы хотите это сделать сейчас?

К а т а. Поскольку он живет на даче — у нас есть маленький домик, — это, может, и не так срочно. Позже, когда мы… (Решительно.) Но и до тех пор лучше вам… (испугавшись своего голоса) жильцам узнать, что я одинокая женщина…

Г а р а. Я это уже давно подозревал. Еще тогда, когда казалось… словом, когда ваш муж был еще здесь. Когда мы с вами встречались в автобусе или в парадном, меня всегда удивляло одно несоответствие: хорошая семья, ради которой вы таскаете тяжелые сумки, и печаль на вашем лице… Наверное, и вы заметили, что я всегда старался как можно любезнее…

К а т а. Не только я, но и муж…

Г а р а. Ваш муж?

К а т а. Но это не важно. Вы всегда были со мной очень приветливы.

Г а р а. Кто сам одинок, всегда почувствует и поймет одиночество другого.

К а т а (избегая этого разговора, несколько отвлеченно). А вы, товарищ Гара, когда потеряли свою жену?

Г а р а. В пятьдесят четвертом, сразу же после того, как меня выпустили… Дело в том, что меня все сажали. Дважды хортистские фашисты, потом немцы, а потом наши. Она умерла как раз перед тем, как я попал в этот дом. Кровоизлияние в мозг — от бесконечных волнений.

К а т а (глядя в пол, рассеянно). Вы, наверное, очень хорошо жили.

Г а р а. А почему бы нам не жить хорошо? Мы оба были непривередливы… По основным вопросам у нас было согласие. Но я не люблю об этом говорить. Люди всегда думают — всякий брак хорош, когда один уже на кладбище. А ведь есть же хорошие браки. Но поскольку люди всегда говорят о плохих, вот и кажется, что хороших нет.

К а т а. Вы находитесь в доме висельника, товарищ Гара.

Г а р а. А я и не хочу говорить о веревке. (С теплотой.) Лучше об исцелении. В жизни многое можно поправить. Конечно, пока раны свежи…

В большой комнате слышен шум включенного полотера.

К а т а (поднимая голову). Сестра Клара сказала, что вы отдали полотер на общее пользование. Не легкомысленно ли это?

Г а р а. Почему? В моей маленькой квартире все равно не используются все его возможности. А так он стал неким символом.

К а т а. Символом?

Г а р а. Конечно. Символом того, что мы в этом доме живем не только рядом… Если это оправдает себя, можно будет купить и другие машины: стиральную, холодильник.

К а т а. Вы верите в то, что из жильцов одного дома, из четырех-пяти человек можно создать настоящий коллектив?

Г а р а. Для меня это столь же естественно, как для паука плести паутину. И безусловно, я в это верю. То, что случилось, пусть не поколеблет вас…

К а т а (прерывая). Слышала, вы и над яслями ломаете голову?

Г а р а. Да, ближайшие ясли отсюда за километр. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как ребятишек тащат затемно… На свете, поверьте мне, еще много хороших людей… И много прекрасных вещей, в которых мы можем найти утешение.

К а т а. Хорошие люди! Это, товарищ Гара, все равно что человечество! Мы предполагаем о нем все самое доброе, но жизненный опыт приобретаем от тех нескольких…

Г а р а. К сожалению, никто не может предложить ничего больше, чем самого себя… свою помощь. (В ответ на отрицательную реакцию Каты.) Понимаю, конечно, разница в нашем образовании…

К а т а. Мой отец был гораздо проще… совсем простой человек, товарищ Гара.

Г а р а. Да я в вас никогда и не чувствовал этого аристократизма.

К а т а. А он есть! Только в другой форме… Какое-то упрямство, раз уж сделала на это ставку в жизни… А вместо того… Словом, лучше ничего, чем что-нибудь… Бога тоже не надо.

К л а р а, которая вошла во время разговора, покашливает.

Г а р а. Бога, конечно, не надо. Но душевное спокойствие!

К л а р а. Товарищ Гара, теперь полотер и взаправду испортился.

Г а р а. Иду, иду.

Раздается звонок. Г а р а  открывает дверь. В двери передней появляется  К а р ч и.

К а р ч и.