Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что изменилось сейчас? Вся ли злость, что бурлит внутри, принадлежит странной госпоже, что назвалась королевой туатов?
Не размышляя о том, что делает Корвин наклонилась, подняла с земли яблоко и со всей силы кинула в обидчика. Во все стороны брызнул сок и кровь из разбитого носа. Грэг взвыл. Люд, не ожидавший агрессии от криворукой девчонки, отпрянул, как вода в отлив.
В полной тишине сын старосты размазал кровь по лицу. Корвин отстраненно заметила, как второй рукой он снял плеть с пояса. Черная змея свистнула, взметнулась ввысь с намерением рассечь тонкую девичью кожу. Но удара не последовало.
— Остынь! – незнакомец возник, словно из-под земли. – Она лишь вернула долг, — Корвин нет, не увидела, почувствовала, как тот, кто ее загородил, осклабился. – И вернула, как велит закон королевства, с процентами.
— Филид, — человеческий шепот волной пронесся по рядам.
Корвин огляделась по сторонам, но застланные слезами глаза не позволили увидеть почтенного законоговорителя.
— Уходи, красавица, — заступник так и не повернулся к ней лицом.
И только по дороге домой, в мерно поскрипывающей телеге, до дочери охотника дошел смысл обращенных к ней слов.
«Господин, оказывается шутник», — отчего слова неожиданного защитника, задели сильнее любых насмешек.
Она не красавица. Она никчемная дуреха, мерзкий моллюск, вечно прячущийся в свою раковину.
«Какое удачное сравнение, — задумчиво протянула сида, — Есть один моллюск, из которого получается пурпур – королевский краситель. Правда для этого раковину нужно измельчить в порошок».
Корвин молчала. Ей совершенно не хотелось становиться порошком. Правда, уродливым моллюском ей тоже не хотелось оставаться.
IV
Кам утихла. Разговаривать с человечкой не было никакого желания. Впервые туата испытала собственное бессилие. Даже тогда, на Чертополоховом поле, она знала, что справится. Отомстит за свою поруганную честь. А теперь… Судьба явно черпала чашу издевательств до дна. Проигранная война, лишение рук, плен в королевском дворце, рождение ребенка от ненавистного человека. Она думала смерть станет избавлением. Только вот месть лезвие без рукояти, оно всегда ранит бьющего.
Дни на пролет Кам пыталась отгородиться от глупой девчонки. Порой если не можешь сбежать из темницы, лучший способ, просто не замечать ее толстых стен. Сколько живут люди? Конкретно этой много не надо. Любой осенний дождь вгонит в могилу, даруя долгожданную свободу. Ждать Кам умела. А вот терпеть унижения, как оказалось, нет...
Ярмочный день это явственно показал. Боль и обиду Корвин, Кам ощутила как свою собственную. Вторым открытием оказалось наличие у девочки сейда. Только вот насколько сильна дочь охотника – не ясно. Внутри все перетянуто, пережато, связано как кубло перепутанных нитей. Но все равно это магия. А магии без крови туатов не бывает. Значит надо не отгораживаться, а вживаться, завоевывать тело, постепенно выдавливая из него сиротку. Сида вспомнила как сейчас выглядит, и дрожь омерзения немного охладила пыл. Не все сразу...
***
Корвин остановилась на пороге и оглядела убогую хижину. Дом за время ее отсутствия не изменился. Он все так же пах старым луком, кислой капустой, псиной и торфяной гарью. Засаленные мешки на деревянных настилах кишели насекомыми, а на обглоданной кости, валявшейся в углу, сидела муха и полировала задними лапками зеленое лоснящееся брюхо. Корвин передернуло от отвращения. Казалось, убранство дома полностью соответствует хозяйке.
Раньше внутреннее гармонировало с внешним. А теперь сдвинулось, разладилось и стало раздражать. Всегда проще менять зримое, чем внутреннее, и Корвин принялась за уборку. Она вымела начисто избу и застелила его камышом, убрала грязь и почистила очаг, выскоблила с щелоком столы, вытрусила и перестирала постели.
— Все, — обессиленная девица рухнула на деревянный настил, не потрудившись снять платье.
«Нет! – Грозный окрик сиды вспорол сознание. — Нагрей еще воды и вымойся».
— Обойдусь, — Корвин отвернулась к стенке и прикрыла глаза.
«От тебя воняет! – рявкнула Кам. – Как можно спать в платье, которое не снимала два дня?!»
— Очень сладко, — Корвин зевнула и начала проваливаться в сон.
Сида бесновалась, перехватить управление телом, как в самый первый день, и заставить деревенскую дуреху выполнять нужные действия, больше не получалось.
«Зараза такая!» — прошипела она, но упрямая девица уже спала.
Кам успокоилась и задумалась. Если нельзя воздействовать на тело, может быть, выйдет потревожить разум. Всего-то надо показать картинку, после которой спать не захочется. Сида расслабилась, пытаясь воссоздать одно из кровавых сражений, былых времен. Но в память железным стилетом вонзился детский плач.
Лицо младенца раскраснелось от крика. Он желал еды, тепла и защиты. Черноволосая сида с отрубленными кистями потянула зубами завязку камизы, высвобождая белую грудь. Новорожденный малыш засопел, чувствуя материнское молоко. Присосался. Сида прижала его к себе и отвела взгляд. Ей не зачем запоминать лицо младенца. Злость придала силы, помогла подняться с кровати. Женщина пнула ногой корзинку с тряпками, и те рассыпались по полу шипящими змеями. Перепуганный человеческий король отступил на шаг. Желтые вороньи глаза супруги лишили воли. Приковали взгляд к черным перьям, что проступили на прекрасном женском лице.
— Посмотри король, и хорошенько запомни! — произнес знакомый женский голос. — У твоего сына глаза, как те цветы, что проросли из ран моих воинов. Чертополох! Ребенок поверженной матери. Отныне любая женщина, взглянувшая на него, падет замертво. Так, пусть его уродство станет так же сильно, как моя ненависть к тебе. Отныне он как репейник, что разорвал мою спину во время зачатия, будет пускать кровь всякому, кто коснется его!
Сказав это сида поднялась, прошла босыми ногами по холодному полу, сунула младенца в руки опешившего отца и повернулась к окну.
— Пусть кровь моя скрепит проклятье, — произнесла она, обернувшись, и едва успел король понять, что сейчас случится, рухнула вниз.
