— А-а… хорошо. Много работал.

— Получали награды…

— Пока выиграл только одну.

— Зато какую! — Голубые глаза Сары встретились с моими — возникло впечатление, будто мы с ней сто лет знакомы.

— Так мило, что вы пришли и разыскали меня, — сказал я. — Мне казалось, членам вашей семьи под страхом наказания запрещено покидать Сетон.

— Сегодня я приехала в Лондон за платьем.

— Понятно.

Она снова улыбнулась мне. Мы помолчали.

— Ну что ж, до свидания, — попрощалась Сара. — Примите мои поздравления по случаю сегодняшней победы. Уверена, это лишь первая среди многих.

— Спасибо.

— Теперь, когда мы столь неожиданно столкнулись, нам не следует снова терять друг друга из виду.

— Ни в коем случае, — согласился я.

— Еще раз до свидания, мистер Фаррел.

— Всего хорошего, мисс Харкорт.

Я наклонился и тоже поцеловал ее в щеку, ощутив ее запах — других сигарет, незнакомого мыла, неизвестных мне духов. Этот же запах — в сочетании с густым, сладковатым духом теплой крови — я вдыхал вчера днем, когда склонился над ее окровавленным телом.

Все свободное время между последним туром конкурса Хиббердсона и приемом у Харкортов я проводил со своими родными — они похвалили меня сдержанно, но от всего сердца — или с Камиллой Бодмен, осыпавшей меня бесконечными пророчествами будущей славы. С кем я действительно хотел оказаться вместе, так это, разумеется, с Эллой, и я роптал на время, по-прежнему разделявшее нас, хотя и понимал, что это неизбежно. Как и ей, мне не хотелось, чтобы наше воссоединение случилось под пристальными взглядами членов ее семьи и наших друзей. Но что значила неделя, если ждать пришлось годы?

Я жил в сладостном тумане эйфории и был уверен, что ничего подобного больше никогда не испытаю.

Написав Элле, я согласился с тем, что потерпел поражение, и признался — по крайней мере, самому себе, — что не могу продолжать жить в добровольном заключении, которым наказал себя, став одним из виновников смерти Эрика. И это признание освободило меня. Любовь Эллы, а точнее, уверенность в ее любви избавила меня от прошлого — и я был бессилен сопротивляться. Как бы отчаянно я ни пытался, мне не удавалось заглушить тихий, настойчивый голос, нашептывавший, что жизнь еще может стать прекрасной, что существуют иные способы отдать долг Эрику, более разумные, чем духовное самобичевание, до той поры являвшееся единственным доступным мне средством искупления вины.

На целых шесть ночей он исчез из моих снов, и его невидящие глаза уступили место смеху Эллы, а воспоминание о его разбухшем от воды теле — ощущению прикосновения ее теплой щеки к моей.

Мне до такой степени хотелось поделиться с кем-то своим счастьем, что я чуть не признался во всем Камилле, однако она была слишком увлечена собственными новостями и планами, и мне не представилось подходящего случая. Я чересчур долго исполнял при Камилле роль внимательного слушателя, и подготовка к вечеру, обещавшему стать ее звездным часом, оказалась неподходящим временем для того, чтобы менять существующее положение вещей.

— У меня так много работы, дорогой, — сказала мне Камилла однажды вечером по телефону. — Люди до сих пор приходят, чтобы внести последние коррективы в свои наряды. А еще, могу поспорить, ты в жизни не слышал столько разговоров об обуви. Достаточно, чтобы свести с ума непривычного человека.

Склонность Камиллы к мученичеству — на общественном и коммерческом поприще — с годами только усиливалась.

— Ты не представляешь, как это выматывает.

— Да, боюсь, абсолютно не представляю.

— Повезло тебе, что ты все музицируешь, старина. Уверена, наигрывая на скрипочке песенки, ты не тратишь и половины тех усилий, какие приходится прилагать мне, давая леди Маркхэм советы относительно подбора сумочки.

— Совершенно с тобой согласен.

— Не наглейте, молодой человек. Тот факт, что вы выиграли конкурс Хиббердсона, вовсе не делает вас небожителем!

— Угу, — соглашался я, а тем временем думал об Элле, о том, как она будет меня поздравлять.

— Кстати, — продолжала моя подруга, — в следующую среду мы с тобой идем отмечать это событие. Ровно в восемь тридцать. Я за тобой заеду. — И она повесила трубку.

Помню, что за ужином, имевшим место за несколько дней до бала, Камилла рассказывала про своих клиентов («Знаю, это ужасно нескромно, но зато так весело, а тебе можно полностью доверять»). Она полушепотом поведала, что Элла и вовсе будет на приеме не в платье, а в похожем на мужской смокинге. А еще сказала, что Сара Харкорт («Ты ведь помнишь ее, да, Джейми?») приходила к ней на примерку, но в итоге выбрала какое-то уродское, броское, красное убожество от кутюрье-конкурента.

— Так жаль, дорогой, она на самом деле хороша собой и могла бы выглядеть вполне пристойно, — прошипела Камилла с явной обидой в голосе. — Но о вкусах не спорят, верно?

От матери моя подруга узнала кое-какие подробности, касавшиеся организации вечера, и охотно сообщила их, когда принесли заказ. Склонившись над тарелкой дымящейся спаржи, я узнал, что на террасе будет разложен костер (ветры с Атлантики бывают ледяными даже в сентябре), а еще будут фейерверки, и-тепличные розы, и огромный шатер.

— В большинство комнат замка гостей не пустят, — поведала Камилла по секрету. — И это понятно: там так много ценных вещей.

Я кивнул и спросил, правдивы ли слухи о том, что на прием прибудет американская кинозвезда и привезет с собой на лайнере «Нормандия» личного парикмахера.

— Вполне возможно, дорогой. Мамочка и не такое придумает. Ты ее знаешь!

И мы вместе рассмеялись.

Говоря о вечере у Сетонов, Камилла не скрывала волнения, и в словах звучала профессиональная гордость, придававшая ее заявлениям вес, которого они были лишены в ранний период нашей дружбы.

— Можешь не сомневаться: все, кого одевала я, будут выглядеть просто сказочно, — пообещала она и попросила счет: ведь это она пригласила меня, она меня угощала в честь победы на конкурсе.

На прощание Камилла поцеловала меня и пообещала:

— Покажу тебе фотографии, когда вернусь. И все тебе расскажу.

Сожалея, что не написал Элле раньше, — тогда мы могли бы вместе насладиться праздником, — и с тоской думая, как чудесно она будет выглядеть, я вышел из ресторана и увидел, что моя подруга уже садится в такси.

— Пока! — крикнула она в заднее окошко. — Скоро увидимся. Привезу тебе кучу новостей.

— Пока, — ответил я, помахав ей рукой.

Но не Камилла первой рассказала мне о том, как прошел вечер, хотя несколько дней спустя, когда события уже стали достоянием общественности, она донесла до моего сведения детали. Не из ее уст я узнал о случившемся — судьба не оказала мне этой любезности. Я прочел обо всем на первой полосе газеты, которую держал в руках мой попутчик в жарком, переполненном вагоне подземки, спустя четыре дня после того ужина. «Лорд убит на благотворительном приеме» — гласил заголовок.