Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но именно что но. Вульгарный-то он, может быть, вульгарный, сиречь обыкновенный, однако же лечить его надобно всерьез. И чем скорей, тем лучше.
— Гиперкриз у вас, Елизавета Федоровна. — Что. в общем-то, понятно: поволновалась давеча (из-за меня, заметим), полнолуние опять-таки… Итак: «Неотложную» бы надо, — заключила я.
Типа заикнулась, называется.
— Яночка… — в голосе соседки заметно звучала укоризна, — ну зачем, скажи на милость, «неотложная», если у меня свой доктор есть? Уж полечи старуху! Сколько ты намерила?
— Двести сорок на сто восемьдесят. В два с лишним раза против вашей нормы. Но…
А собственно, что — но?
— Ничего, бывало хуже, — не по состоянию живо сказала тетя Лиза. — Яна, не капризничай! Не узнаю тебя. Ну что, скажи мне, может «неотложная» из того, что ты не в состоянии? А?
— Для начала, снять кардиограмму… — Как, впрочем, для конца, бишь разве только для очистки совести, подумала я было про себя, но тетя Лиза словно бы услышала:
— Да и то лишь для того, чтоб подстраховаться, разве нет? Справишься сама, не в первый раз. — Спасибо, успокоила. Не в первый, да, вот только б не в последний. Ох… — А может, отлежусь, само пройдет, как ты считаешь? — продолжила старушка. — Мне вроде бы уже полегче стало. Или это — как вы называете — эффект присутствия врача?
Угу. Синдром халата. Белого. Визит-эффект иначе.
— Где-то как-то так… — И что-то типа вроде. Хуже нет — лечить своих, особенно — продвинутых. Ну что ж: — Вы правы, тетя Лиза, — улыбнулась я. — Сейчас всё сделаем. Потерпите, я пока лекарства поищу. Потом лечиться будем.
Я вышла.
Разумеется, Елизавета Федоровна была кругом права. Ну, не кругом, допустим, а по-своему, но всё равно права. Бывало с ней такое — не хуже, но случалось пару раз, и до сих пор я как-никак справлялась. Не сказать, что дома я — сапожник без сапог: лекарства для такой оказии имеются, не ах, но кое-что, других нам и не надобно. Так что дергать «неотложную» бессмысленно, причем вдвойне. Во-первых, в данной ситуации никакая «неотложка» больше моего действительно не сделает, а во-вторых, что мои, что местные в лучшем случае доедут через час. Ага, и посмотрят косо; к тому же местным я не слишком доверяю — возможно, что несправедливо, но…
Вот именно, опять-таки, что но. Всякий лекарь сразу подтвердит: своих лечить замаешься. Оценка состояния — и та зачастую не слишком адекватна: эмоции мешают. Со своими как: то буквально пустяка пугаешься и видишь хэ зэ что, то, наоборот, пропускаешь нечто действительно серьезное, хуже нет — уже непоправимое. А пропускаешь обычно потому, что боишься, стало быть — не хочешь, а значит — на подкорке запрещаешь себе видеть даже очевидное. Издержки подсознания, опять же… опять-таки — но толку что с того.
На своих — не легкая рука. В чем-то это, в общем-то, понятно. С близкими всегда хочется как лучше, а нужно — с кем угодно — как всегда. Избыточность рефлексий в нашем ремесле противопоказана, а со своими всяко рефлексируешь, переживаешь, боишься сделать больно, просто потревожить лишний раз. Известно, где боишься, там и нарываешься, это уж как водится. И хорошо — по мелочи, а то же ведь еще икс-фактор вылезает: то аппаратура вдруг на своих откажет, то лекарства действуют не так, как им положено, то черт-те что еще. Не смейтесь, я прагматик, но — мистика-с! Куда же без нее…
Н-да.
Сдается, объяснила я не слишком вразумительно. Ведь так? Наверное. Поди теперь пойми, что́ меня тогда так странно беспокоило. Возможно, дурацкие перипетии всех последних дней (а даже и недель, начиная с памятных двух «чехлов» в присутствии) при всей их очевидной э-э… очевидной лично для меня идиотичности выбили меня из профессиональной колеи. По пустякам, по мелочи, по глупости, но на душу в итоге накапало всерьез: задумываться о профнепригодности, предположим, рано, однако — снова но…
(Вредно человеку много объяснять, будто он мудак: а вдруг он впрямь поверит? Во-во, и поэтому такого намудрит, что мало не покажется. Я, кстати, тоже человек.)
Короче — просто, тупо, без всякой мотивации — боялась я лечить. Боялась. И при этом знала, и ведь сразу знала, что буду я лечить, никуда не денешься. И от этого всего, а прежде — от такого каторжного «никуда не денешься», в чем-то столь же унизительного и столь же иррационального, как сама боязнь, даже раздражение на старушку вылезло. Докатилась! И тем не менее: какого черта, блин, да кто я ей такая — дочка? внучка? правнучка? родственница я, в натуре, ей?! Помрет — и ладно, значит — срок пришел: всё едино — рак у старушенции. Я, в конце концов, здесь ни при чем, уморю — так всякое бывает, отмажусь как-нибудь. К тому ж и завещание старуха на меня оформила, всё мне достанется… чем вам не вариант?
Мне лично не подходит.
А может быть, не так я думала тогда — может быть, теперь, пост фактум, опять же — жизнь спустя вспоминая этот суматошный, почти — истошный, чтобы не сказать, что тошный день, я как бы спроецировала на данный эпизод все те раздражающие мелочи, все давным-давно забытые нюансы, какие неизбежно случаются с людьми, долго (и хотя бы даже счастливо) живущими под одною крышей. Не из чувства ли вины? Всё может быть. Не знаю…
(Каких глубин в себе не накопаешь! — сиречь дерьма.)
Пустое всё.
И дело надо делать.
Вымыв руки и разыскав лекарства, жгут, шприцы, я вернулась в комнату соседки. С лечением решила не мудрить: внутривенно клофелин на физрастворе, контроль давления, а дальше видно будет. Не исключено, реланиум сверху доколю для пущих сновидений. А что еще? По мне всё вроде правильно.
Профессионально-бодро объявив:
— Готовы? Хорошо. Сейчас уколем в венку клофелин, а после, если вы не против, и реланиум. Спать крепче будете. — Я проформы ради уточнила: — Годится, тетя Лиза?
Старушка отмахнулась:
— Ты врач, тебе виднее, Яночка.
Я улыбнулась:
— Очень хорошо. Давайте руку, кулачком работаем… Достаточно.
Процесс пошел. В самом деле, всё как будто правильно, как и быть должно…
Должно…
И тут старушка всхлипнула.
Во мне на миг буквально всё
