Эпизод на лестнице меня без малого вывел из себя: как же, блин, расклад на меня имеется! У папы типа, блин… Щаз-з, бишь чичас: да прыгал бы тот папа на мусорном бачке — до тех пор, пока крышка не провалится! Не знаю, а теперь из принципа не желаю знать, при чем там снулый Эдичка, но лично у меня послевкусие от разговора осталось словно от помойки — и от Эдичкиного умолчания тоже. Отчасти даже по-своему смешно: очарована я им давно как не была — а ведь вдребезг разочаровалась! Логика опять же та еще; расщеперьтесь, бабоньки…

Начхать. Больше меня это не касается. Переждав минуту, я вернулась в дом и наскоро переговорила с Лерой. Елизавете Федоровне она таки дозвонилась, поблагодарила, короче, то да се, но в итоге по голосу старушки почуяла неладное. Большего, чем типа «нездоровится, как-то мне не очень хорошо» от Нарчаковой сестренка не добилась, но на всякий случай решила меня предупредить. И правильно, потому что «чувствую себя не очень хорошо» на языке моей соседки означало скорее «очень плохо». Признаться, вовремя — слава богу, конечно, не скажу, но… м-м, сказать, оно, конечно, не скажу, но поводом конечно же воспользуюсь.

Короче, пора мне было сваливать.

С сестренкой распрощались без обид, всё сложилось к лучшему.

На улице по-прежнему было неуютно, ветрено и уже темно. Слегонца разъяснилось, сквозь прорехи в облаках, словно вата из худого одеяла, вылезала полная луна. Лерочкина девятиэтажка, одна из типовых, зачастую меченных одним и тем же номером (дом такой-то, корпуса один-два-три, иногда четыре, случается и пять, вышла Янка погулять), стояла в самой глубине огромного квартала, между Бухарестской и Софийской. Пейзаж, днем местами даже симпатичный, сейчас был мрачноват: безлюдье, неблизко расположенные здания, приемлемые разве что для внедорожников проезды, продуваемые скверики, заброшенные детские площадки. Редкие, как в позабытом Богом пригороде, фонари светили немногим ярче ведьминых огней на каком-нибудь заслуженном болоте, каковым, если верить здешним старожилам, и являлось Купчино лет тридцать так назад. Всё-таки прогресс, чтобы не сказать, что прогресс — но всё-таки…

Машину с одинаковым успехом можно было отловить как на Бухаре, так и на Софии. До Бухарестской было пожалуй что поближе, зато курс на Софийскую приходился по ветру. Последнее выглядело предпочтительнее: не галсами же прикажете идти! Пустыри там, правда, стремноватые — ну да лично мне не привыкать, не в первый раз живу на этом свете.

Угу.

Недурственно бы, впрочем, не в последний. Догадались? Правильно, поспешила я насчет «всё сложилось к лучшему». То ли закон подлости, то ли принцип Мерфи: если неприятность должна произойти, никуда ты от нее не денешься. Будто в самом деле сглазил меня кто.

— Эй!..

До пустырей я так и не дошла. Буквально в двадцати шагах от Лериной парадной, крайней в доме, в темном сквозняке между корпусами меня и прихватили.

Раскадровка:

— Эй, ну-ка стой!

Стою. Гоп-стоп, звиздец пришел из-за угла, гоп-стоп… Где гопа, там и стоп, чтобы не ругнуться словом «задница». Гопа: трое, двуногие тире членистоногие. Впотьмах не слишком различишь, но — молодые, не тинэйджеры, но и не мужики — отморозки призывного возраста. Без выхлопа, но явно не в себе, судя по всему — крепко закумарились… безбашенные мальчики, иногда такие вещи просекаешь сразу, однозначно… жопец в натуре, блин.

— Замри!

А потом не «отомри» — умри. Как же: торжество, мол, разума в том и состоит, чтобы уживаться с человеками, оного лишенными. Не я — Вольтер, но тоже мимо темы: тут не уживаться надобно, а тупо выживать. Словесами с такими не поладишь: с некоторыми ладить по определению нельзя — можно только радикально сладить. Именно.

— Не рыпайся, пацан!

Спасибочки. На «пацана», положим, я бы могла и возразить. Нет, я понимаю: на улице темно, стрижка у меня мальчишески короткая, одежка, допускаю, унисекс — но, пардон, не до такой же степени! И добро бы, кстати, в первый раз — имидж, что ли, пора подкорректировать? Спасибо, не сейчас; ну сами посудите…

Да, еще «не рыпайся». А куда я денусь, если упыри довольно грамотно взяли меня в центр треугольника, причем один из них выщелкнул лезвие пружинного ножа, и притом отнюдь не для плезиру. Есть видимая (даже в темноте — шестым, седьмым, десятым чувством) разница между человеком, который грозится убивать, и который хочет, намерен убивать. Этот не грозился, этот был взведен, заряжен смертью по уши. Тут уж, право, рыпайся не рыпайся…

Но что еще мне делать, господа? Дать себя раздеть, а потом зарезать? Не по мне, я как раз порыпаюсь. В иных случаях карате в женском варианте сродни баллончику со слезоточивым газом: прыснул и беги, есть шанс, что не догонят. В иных, но не в моем, и не потому, что как боец я стою чуть поболее, отнюдь не потому, что под ножом не сразу разбежишься и на каблуках не факт что убежишь, а… кстати, почему?

А карта так легла. Опять же — если зверь отведал человечины…

(Впрочем, если зверь отведал человечины, еще не означает, что она пришлась ему по вкусу. И вообще чем больше я узнаю людей, тем с большим уважением отношусь к собакам… э-э… сама-то поняла?)

Не суть. Короче говоря — обознались, мальчики. С кем другим бы номер и прошел, но тут вы мимо кассы. Я вам не другая, я, пардоньте, это то есть я, лично мне добавить больше нечего.

Точка.

Итого:

— Эй, ну-ка стой, замри, не рыпайся, пацан! — А дальше как положено: — Сумку, деньги, телефон — всё, короче, быстро! — И лезвием вперед, пока для страху: — Ну!!

А почему бы нет? Я женщина нежадная:

— Держи.

Ну просит человек, невежливо отказывать. Лови, раз напросился: я не слишком резко, не желая спровоцировать удар, бросила сумец заряженному, готовому слететь с предохранителя отморозку с лезвием. Неудобно бросила, поверху и вбок, вынуждая его хапнуть сумку обеими руками, на миг забыв про нож и сдав полшага в сторону. Переключка моментальная; трюк, в общем-то, затасканный, простой, но порой на него и профи попадаются. Правильно, дают — бери, бьют… ну, теперь, когда противник, смазав равновесие, оказался в положении «ноги шире плеч», можно и ударить.

На раз-два-три. На всё про всех три секунды — много.

Время фрагментировалось.

Раскадровка:

раз: левая нога опорная, правой — без затей, на силу, как в футболе пыром по мячу — упырю с ножом по гениталиям. Замечу — отнюдь не по злобе, лишь по