Выпив пару бокалов, я отрубился, потому что сильно устал и понервничал. Кажется, ночью жена пыталась ко мне приставать.

— Спать, только спать, — пробормотал я, отодвинув Стефанию к стенке.

Собака…

Мне снился огромный дог, который лизал мою руку. Любую собаку можно приручить…

Утром я вскочил как ошпаренный. Пожалуй, это был самый тяжелый день из тех, что выпали на мою долю, ведь он вполне мог закончиться в тюремной камере. Последний день свободы… При одной этой мысли меня подкинуло с кровати словно выбившейся из матраса пружиной, а голова мгновенно прояснилась. Времени оставалось совсем мало, считаные часы, поэтому, войдя на кухню, я бросил жене:

— Опаздываю. Шевелись.

И схватил с тарелки бутерброд.

— Андрей, нам надо поговорить, — встала в дверях Стефания.

— Вечером, — сказал я, не будучи в этом уверен.

Стефания словно почувствовала. Расставила руки и загородила проход:

— Не пущу.

В ярости я швырнул на стол чашку, которая, естественно, упала и разбилась. Женщина, не мешай мне! Сейчас не до выяснения отношений!

— Передай своему Муркину, — со злостью сказал я. — Впрочем, я сам ему это скажу.

Проиграю, так хоть морду набью. На прощание. Чтобы он о любви еще долго думать не мог.

— Андрей… — застонала жена, когда я сказал:

— С дороги.

И отодвинул ее к холодильнику.

В дверях я обернулся: жена сидела в кухне, на полу, уставившись на осколки разбитой чашки. Мне вдруг показалось, что мы со Стефанией больше не увидимся. Никогда. В горле словно ком застрял, глаза противно защипало. Мне невыносимо захотелось вернуться, поднять ее с пола, крепко прижать к груди. И остаться.

Но я знал, что если останусь, то вечером точно окажусь в тюрьме. Поэтому я взял себя в руки и захлопнул входную дверь, едва не прищемив палец.

Там, за дверью, раздался женский плач. Теоретически, я не мог его слышать, но мое сердце неожиданно обрело слух. Оно слышало, как плачет моя жена, и само невыносимо заныло.

Поэтому, спускаясь в лифте, я вслух отсчитывал часы. Девять, десять, полдень, шесть вечера… Поторопись, Воронцов! И вытри сопли!

Вид казенного здания, в котором находился мой офис, неожиданно вызвал умиление. А вдруг я и его вижу в последний раз? Эти широкие мраморные ступени, эту массивную дверь с бронзовой ручкой… Да что со мной сегодня такое! Вещи, на которые я раньше не обращал внимания, кажутся такими значительными! Например, широкая улыбка охранника:

— Доброе утро, Андрей Ильич!

Или приветливый взгляд уборщицы:

— Здравствуйте. Я вам цветок из дома принесла. Не будете на меня ругаться?

— Цветок? Какой цветок?

— Фиалку. Ой, Андрей Ильич, она так красиво цветет! Я вам ее на окошко поставила, а то вид у вашего кабинета какой-то казенный.

Фиалку?! Мне?! Да что со мной в последнее время творится?! Неужели у меня такой вид, что всем меня жалко? Или я на бабу похож? Фиалку!

— Ладно, пусть стоит, — пробурчал я, и уборщица расцвела улыбкой.

Света встретила меня в дверях.

— Что-то узнала? — нетерпеливо спросил я, увидев, что лицо ее сияет, а глаза горят.

— Помните, я вам показывала машину и говорила, что вижу ее уже не в первый раз?

— Ты о слежке, что ли? — Я оглянулся: и у стен есть уши. — Давай-ка поговорим об этом у меня в кабинете, — я нетерпеливо подтолкнул Светку к обитой белоснежной кожей двери. Кабинет у меня солидный, как и положено уважающему себя руководителю. А они мне фиалку!

Когда мы вошли, я плотно закрыл дверь и велел:

— Излагай.

— Так вот: это машина Муркина. За нами следил частный детектив.

— За каким лядом?

— Детективы обычно выслеживают неверных супругов.

— Ты хочешь сказать… Черт! — Я взволнованно прошелся по кабинету. Взгляд упал на цветок в горшке. А я-то целый огород нагородил! Ведь речь идет о бабе! Ну, много ли у нее фантазии?

— Жена вас сильно ревнует, Андрей Ильич?

— Ревнует? — Я с удивлением посмотрел на Свету. — Пожалуй, да. А насчет сильно ли…

— Это она наняла частного детектива! — выпалила моя секретарша. — Следить за вами.

— То есть она пришла к Муркину как клиентка?

— Именно.

— Черт… — повторил я.

Картина начала проясняться.

— И мой бизнес здесь никаким боком не замешан? — уточнил я у Светы.

— Я думаю, нет. Вашу супругу использовали втемную. А вы… Извините, Андрей Ильич, но вы, похоже, попали под раздачу.

Я задумался. Это соответствовало и моим выкладкам тоже.

— Так. — Я сел. — Что удалось узнать о Муркине?

— Только то, что выгнали его за взятки. И вы бы знали, Андрей Ильич, каких трудов мне это стоило! Почти всю ночь на него потратила! — Глаза у Светки и впрямь были красные от недосыпа, это я заметил даже, несмотря на толстые стекла очков.

— Ага! Так он у нас коррупционер! Оборотень в погонах!

— Валентина Муркина все еще работает в органах. В пресс-центре. Информация, кстати, получена от нее. Обиженная женщина — ценный источник, если отбросить эмоции. Муркин тот еще гад, но когда припрет, о бывшей вспоминает. И охотно ее использует. Это, видимо, и есть его связи в полиции. Потому что бывшие коллеги о Муркине отзываются, в общем-то, негативно. Мужик неглупый, но жадный. Из-за своей жадности он и спалился. Еще и других подставил. Посадить не посадили, учитывая его прежние заслуги и жену, но выгнали с волчьим билетом. Чтобы о работе во властных структурах и думать забыл. Лицензию частного сыщика Муркину дали, это так. Но взяли на карандаш. Похоже, Вадим Васильевич ничем не гнушается.

— А его послужной список? В горячих точках ему бывать приходилось?

— А кому не приходилось? — пожала плечами Светлана. — Сотрудников милиции, а теперь полиции время от времени посылают в командировки. В район боевых действий. Где-то всегда идет война. А приказы не обсуждают. Их выполняют.

— То есть стреляет он неплохо.

— За ним, похоже, и трупы числятся. Но все чисто. По долгу службы. Мужик он, похоже, рисковый. Если убить ему выгодно и есть возможность избежать наказания, то он убьет.

— Это я уже понял.

— Не боитесь, Андрей Ильич?

— А что мне терять? — усмехнулся я. — Он-то ва-банк пошел. Похоже, ему предложили огромные деньги, Света. Жадный, говоришь? Это многое объясняет. Я бы еще добавил: и хитрый… А что о Людмиле?