Царь не мог устоять перед этими угрозами, и ему пришлось уступить; ибо в противном случае его ожидала война с Австрией, в которой ее могли поддержать Пруссия и более мелкие германские государства. После ухода русской армии прекратила свое существование и временная администрация, которую создали русские генералы после побега обоих господарей. Во время оккупации княжествами управляли два русских «президента», в Бухаресте и Яссах; но их правление было гораздо более мягким, чем правление русских во время прежних оккупаций. Были предприняты все усилия, чтобы добиться симпатии местной аристократии и поставить ее себе на службу, однако бремя содержания двух армий пало на оба княжества.

Князья Молдовы и Валахии вернулись домой вместе с австрийской армией, которая оставалась здесь, несмотря на протесты России, до марта 1857 года, то есть еще долго после окончания войны.

Таким образом, из-за австрийцев, занявших княжества, Россия не смогла, как в 1828 и, позже, в 1877 году, пройти через их территорию и нанести удар по Турции за Дунаем.

Балканская кампания стала невозможной; и с малой кровью, без наступления союзнических армий цель британского ультиматума – вытеснение русских из Валахии и Молдовы – была достигнута. Здравый смысл подсказывал, что пришло время для переговоров о мире.

Перед тем как покинуть Варну и последовать за армией союзников в Крым, где англичане хотели добиться крупной победы, а французский император – той славы, которая является заветной мечтой всех свежеиспеченных династий, хотелось бы отметить, какое влияние оказала эта война на христиан Балканского полуострова. Если румынам, как обычно, пришлось вынести все тяготы похода русской армии к Дунаю, то флегматичные болгары, города которых Силистрия и Варна стали свидетелями русской неудачи и франко-британской высадки, с равнодушием отнеслись к операциям, развернувшимся на их земле.

Сербия, географическое положение которой было гораздо более сложным, а историческое сознание более энергичным, чем у флегматичных болгарских крестьян, оказалась в очень тяжелой ситуации. Турция была ее владычицей, Россия – защитницей, а Австрия – не только соседкой, но и страной, которая сумела добиться авторитета и симпатий у ее ведущих деятелей. Многие из них были подданными Австрии и помогали ей в борьбе с венграми в ходе революции 1848 года. Александр Карагеоргиевич был многим обязан поддержке Турции и Австрии; не забыл он и о том, что русский царь был против его избрания, а британский премьер, который в 1843 году служил министром иностранных дел, советовал лорду Стратфорду помочь ему сохранить трон. Россия, однако, имела много приверженцев среди крестьян, которые называли православного царя «нашим императором». Таковы были взгляды сербских общественных деятелей и ее населения, когда три державы потребовали от этого небольшого княжества сообщить, какие у него намерения.

Меншиков, с привычной для него жесткостью, приказал Александру Карагеоргиевичу уволить Гарашанина, представителя людей с современными идеями, который сменил Петрониевича на посту его главного советника. Это стало единственным дипломатическим успехом России в Сербии. Турецкая армия подошла к южной столице княжества и добилась от князя обещания сохранять вооруженный нейтралитет, а султан, по совету лорда Стратфорда, издал новый фирман, гарантирующий сохранение сербских привилегий.

На границе сосредоточились австрийские войска с целью не допустить русского вторжения; провоз военных материалов через территорию Австрии был запрещен. Тем не менее сербы решили подготовиться к защите своей страны, на случай если возникнет угроза вторжения; многие были склонны думать, что эта угроза исходит со стороны австрийских войск, стоящих на Саве, а не от русских на нижнем Дунае. В княжестве начались военные приготовления; Австрия демонстрировала свое нетерпение; а французское и английское правительства заверяли сербского посла Маринковича, что дадут ей то удовлетворение, которого она добивалась разоружением.

Когда же русские войска перешли обратно реку Прут, всякая боязнь русского вторжения исчезла. Советники сербского принца прислушивались к Австрии; народ симпатизировал России, но ни князь, ни народ не сделали ни шага.

Царь больше надеялся на Черногорию, и у него были для этого веские причины. Несмотря на то что война с Турцией закончилась совсем недавно, значительная партия в Цетинье, возглавляемая дядей Данилы Георгием Петровичем, желала начать новую. Данило, однако, по совету Австрии, которая совсем недавно оказала ему такую огромную услугу, категорически отвергал воинственную политику, рискуя потерять свою популярность и даже трон. Против него был составлен заговор, в котором были замешаны его дядья Георгий и Перо; агитация за войну усилилась, когда Турция сосредоточила свои войска на границе с Герцеговиной, провоцируя воинственных горцев. Одни требовали нанести удар на Антивари (Бар), другие предлагали совершить поход в Герцеговину. Данила заявлял, что больше не может сдерживать своих подданных, а их недовольство достигло такого накала, что три района Брды: Пипери, Кутчи (Кучи) и Биелопавлич (Белопавлич), недавнее приобретение княжества, не успевшее еще слиться с остальной страной, в июле 1854 года объявили себя независимым государством.

Данило вынужден был пойти войной на своих мятежных подданных; часть из них бежала на территорию Турции, а другим пришлось компенсировать убытки, которые нанесла вызванная ими гражданская война. Но, соблюдая нейтралитет, Данило посчитал разумным примириться со своими подданными и с царем, объявив трехдневный пост в честь успехов русской армии.

С другой стороны, католики-мирдиты, которыми правил Биба Додо, ушли, вслед за Омер-пашой, к Дунаю, точно так же, как год назад они последовали за Омером против Черногории.

На Грецию русско-турецкий конфликт оказал гораздо более сильное воздействие, чем на славянские государства Ближнего Востока. В вопросе о Святых местах греки неизбежно встали на сторону православной России против католической Франции. Они также решили, что в то время, когда Турция занята войной с Россией, они смогут забрать себе Эпир и Фессалию. «Девять десятых греческого населения, – писал компетентный наблюдатель, – искренне симпатизируют России, и этому не следует удивляться, ибо та ведет войну с наследственным и, очевидно, единственным врагом Греции». В то время независимой Болгарии еще не было, и опасности для эллинизма не существовало.

В Афинах верили, что все православные подданные султана, которых в ту пору официально именовали греками, поскольку они принадлежали к греческой церкви, поднимутся как один после поданного им сигнала. Король и королева Греции, в особенности последняя, считали, что пришло время расширить слишком узкие границы своего государства, в величие которого они искренне верили, отождествляя себя с делом, которое было национальным и очень популярным. «Разве все без исключения греки, живущие за пределами греческих границ, не желают освобождения? Разве мы все, без исключения, не мечтаем о единстве нации?» – говорил король своим сомневающимся советникам.

За зиму 1853 года были собраны деньги, а под тайным патронажем королевы в Афинах созданы отряды бойцов; восстание планировали начать весной. Однако, когда пришло время начать мятеж, несколько греческих офицеров подали в отставку, решив присоединиться к отрядам, воевавшим на границе; среди них были сыновья Караискакиса и Теодора Гриваса. На Ионических островах появились тайные общества; несмотря на все усилия англичан, стремившихся сохранить нейтралитет Ионических островов, и заключение в тюрьму нескольких священников, отряды с островов Кефалония (Кефалиния) и Занте (Закинф) присоединились к восставшим в Эпире грекам.