– Отпустите мое плечо, — тихо сказал человеку Райделл. — Выглядит не очень хорошо.

Человек снял руку с его плеча.

– Мне очень жаль, — сказал Райделл, — но я собираюсь остаться здесь с Бьюэллом и примерно сотней его закадычных друзей. — Он посмотрел на жестянку в своей руке. Какая-то хрень под названием "Королевская кобра". Он сделал глоток. — Если хотите уйти, уходите. Или просто убейте меня, да и дело с концом.

– Черт тебя дери, Кридмор, — сказал Рэнди Шоутс, тяжело ступив на пол со сцены. — Гребаный наркоман. Ты напился! Напился и до сисек обдолбался "плясуном"!

Кридмор выпучил глаза на верзилу гитариста, глаза его, казалось, были сплошными зрачками.

– Господи, Рэнди, — начал было он, — ты же знаешь: мне надо было немного расслабиться…

– Расслабиться? Расслабиться?! Господи Иисусе! Ты забыл слова такого хита, как "Брось мудака и пошли со мной!". Это ж как надо обсадиться, чтоб так облажаться? Чертова публика знает слова этой песни, мужик; они даже тебе подпевали! Пытались, по крайней мере. — Шоутс для пущей ясности ткнул Кридмору в грудь свой мозолистый большой палец. — Я говорил тебе, что не работаю с обдолбанными макаками. Ты понял, алкаш? Пошел вон отсюда. Абзац.

Кридмор, казалось, пытался заглянуть внутрь своей души, будто искал там какое-то подобие достоинства, необходимого, чтобы с честью встретить этот неожиданный поворот. Видимо, нашел. Чуть выпрямился.

– А пошел ты! — сказал Кридмор. — Козел! — добавил он, когда Шоутс с отвращением отвернулся и двинулся прочь.

– Бьюэлл, — сказал Райделл, — на тебя заказан столик или что-нибудь типа того? Где бы мне присесть?

– Мэри-Элис, — ответил Кридмор, явно думая о своем, и неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. После чего отвалил, по всей видимости — за Шоутсом.

Не обращая внимания на человека с танто, Райделл направился к бару, где обнаружил Мэри-Элис, одиноко сидящую за столиком. На нем стояла табличка из гофрированного коричневого картона, разукрашенная разноцветными фломастерами: надпись, сделанная вручную, гласила: "БЬЮЭЛЛ КРИДМОР & ЕГО БРАТЬЯ МЕНЬШИЕ", обе "О" выведены красным цветом и разрисованы смеющимися рожицами. Столик был уставлен пустыми бутылками, а у Мэри-Элис был такой вид, будто ей только что крепко стукнули пыльным мешком по голове.

– Вы из отдела контрактов? — вздрогнув, спросила она у Райделла, словно очнулась от сна.

– Меня зовут Берри Райделл, — ответил он, выдвинув стул и опустив с плеча вещмешок с проектором. — Мы недавно встречались. Вы — Мэри-Элис.

– Да, — улыбнулась она, польщенная тем, что ей так любезно об этом напомнили, — я Мэри-Элис. Правда ведь, Бьюэлл чудесно выступил?

Райделл присел осторожно на стул, чтобы не потерять сознание от боли в ребре.

– Есть здесь где-нибудь розетка, Мэри-Элис? — он уже открывал вещмешок, выпрастывая проектор, разматывал сетевой кабель.

– Вы из отдела контрактов! — сказала Мэри-Элис, зачарованно наблюдая за движениями Райделла. — Я так и знала! А из какого вы лэйбла?

– Пожалуйста, воткните эту штуку туда, — Райделл показал на розетку в неровной стене рядом с Мэри-Элис и протянул ей штепсель. Она поднесла его к самому носу, в недоумении поморгала, огляделась, увидела розетку. Воткнула в нее штепсель и повернулась в Райделлу, будто озадаченная тем, что только что сделала.

Человек с ножом принес с собой стул, поставил его у столика и сел напротив Мэри-Элис. Но никто не обратил на него внимания.

– Так, теперь вы, — обратилась к нему Мэри-Элис, украдкой бросив взгляд, чтобы проверить, в порядке ли ее корсаж, — вы, видимо, глава лэйбла, не так ли?

– Голова Гэйбла?

– Я это сразу поняла, — сказала Мэри-Элис.

Райделл услышал гудение проектора.

И в тот же момент появилась Рэи Тоэи, она стала рядом с их столиком, и Райделл понял, что снова, всего на секунду, видел ее обнаженной, ее белая кожа сияла, и вот на ней уже красуется наряд, как на Мэри-Элис.

– Привет, — сказал Райделл.

– Отсосите досуха мне молокососом… — промолвила Мэри-Элис тихим от изумления голосом, уставясь на Рэи Тоэи. — Богом клянусь, я не видела, что вы тут стоите…

Человек с танто тоже смотрел на Рэи Тоэи, свечение ее голограммы отражалось в круглых линзах очков.

– Мы в ночном клубе, Берри Райделл?

– В баре, — уточнил Райделл.

– Резу нравились бары, — сказала она, с интересом разглядывая толпу. — У меня сложилось впечатление, что посетители баров только делают вид, будто разговаривают друг с другом, а на самом деле разговаривают сами с собой. Для того чтобы их высшая нервная деятельность слегка затухала в оздоровительных целях?

– Я просто балдею от вашего топа, — сказала Мэри-Элис.

– Меня зовут Рэи Тоэи.

– Мэри-Элис, — сказала Мэри-Элис, протянув ей руку. Идору сделала то же самое, ее рука прошла сквозь руку Мэри-Элис.

Мэри-Элис вздрогнула.

– Что-то я нынче вечером перебрала, — пробормотала она.

– Меня зовут Рэи Тоэи, — сказала идору человеку с танто.

– Добрый вечер.

– Я знаю, как вас зовут, — сказала она ему мягко. — Я очень многое знаю о вас. Вы удивительная личность.

Он спокойно смотрел на нее.

– Благодарю вас, — сказал он, наконец. — Мистер Райделл, как я понял, вы решили остаться здесь с друзьями?

– Ненадолго, — ответил Райделл. — Мне нужно кое-кому позвонить.

– Воля ваша, — сказал человек. Он повернулся, чтобы видеть вход, и в это время в двери стремительно вошел человек в шарфе и разом увидел всех.

"Лишние хлопоты", — подумал Райделл.

Лэйни особенно любил два токийских бара. В счастливый период своей работы на "Параган-Азия Дейта-флоу" — "Нервный персик", тихое местечко "посидеть и выпить" неподалеку от станции "Симо-Китадзава", и "Смысл жизни", бар для ценителей искусства, расположенный в подвале офисного здания в Аояме. Лэйни считал "Смысл жизни" баром для ценителей искусства по той причине, что он был украшен огромными черно-белыми снимками юных барышень, фотографирующих собственные промежности старомодными "зеркалками". Барышни на картинках выглядели так скромно, что требовалось время на осознание факта, чем они, собственно, занимаются. В основном они просто стояли на фоне людных городских пейзажей, положив свои камеры на мостовую, улыбались в объектив того, кто их фотографировал, и нажимали на дистанционный спуск. На них были надеты свитера и юбки в крупную клетку, и улыбались они невинно и старательно. Никто не объяснял Лэйни смысл фотографий, а ему самому не приходило в голову спрашивать, но он всегда был способен оценить искусство, и сейчас он снова смотрел на эти снимки — благодаря любезности Петуха, который откуда-то знал, что Лэйни нравился тот бар в Аояме, и потому решил воспроизвести его в Городе-Крепости.