…Я оставил персидский лагерь с ободрительным впечатлением, что неприятель войны не хочет; она ему тягостна и страшна; от повторенных неудач все духом уныли, все недовольны. В день моего прибытия, от появления 10-ти конных козаков пикеты повсюду разбежались; едва могли собрать их. Сарбазы, которые у меня стояли в карауле, жалуются, что их не кормят; Керим-бек, султан, их просто истязует, что начальники у них глупцы и они пропадут. Несколько раз, несмотря на крепкий присмотр, конные подъезжали и спрашивали моего переводчика: «скоро ли мир? зачем мы их тревожим, и что война им ужасно надоела».

Персы получили очень жесткий урок, что значит быть «другом» и «союзником» англичан. В Лондоне же не собирались просто так сдаваться. И полагали, что вещи, которые нельзя сделать силой, можно сделать с помощью подкупа, шпионажа и диверсии. Противостояние в Закавказье перешло в стадию шпионско-дипломатическую. Как раз в это время в Персию прибыл новый русский посол Александр Грибоедов. Опытный дипломат, неоднократно прежде бывавший в Персии, отказавшийся от места в русской миссии в США ради работы на Востоке, знавший арабский, турецкий, грузинский и персидский языки.

Александр Грибоедов

В 1819 году он добился освобождения из персидского плена всех русских и сам сопроводил их в Тифлис. Его арестовывали в 1825 году по подозрению в участии в заговоре декабристов, но отпустили, поняв, что он лишь дружил со многими из них. Правда, и сам Грибоедов этого не отрицал. И он отправился служить на Кавказ, в распоряжение Паскевича. Там он не только трудился на дипломатическом поприще, но и нередко выезжал к местам сражений.

После подписания Туркманчайского мирного договора ему, как участнику переговоров, как одному из тех, кто, как говорят сейчас, «продавил» шаха на подписание, был присвоен чин статского советника, орден Святой Анны 2-й степени, украшенный алмазами, и пожалованы четыре тысячи червонцев. 25 апреля 1828 года именным повелением Николай I назначил Грибоедова на пост полномочного министра — то есть русского посла — при Тегеранском Дворе. Грибоедов чувствовал, что это может стать его последней миссией. Русский поэт, критик, ученый-пушкинист писал: «Но то, чего не мог выразить с объективною убедительностью, он знал чутьем совершенно точно, наверняка. «Он был печален и имел странные предчувствия, — вспоминал Пушкин. — Я было хотел его успокоить, но он мне сказал: «Vous ne connaissez pas ces gens-la! Vous verrez qu’il faudra jouer des couteaux! (Вы не знаете этих людей! Вы увидите, что дело дойдет до ножей! (фр.))» Самый его отъезд из Петербурга прошел под знаком этих предчувствий. А. А. Жандр рассказывает: «Грустно провожали мы Грибоедова. До Царского Села провожали только двое: А. В. Всеволожский и я. Вот в каком мы были тогда настроении: у меня был прощальный завтрак; накурили, надымили страшно, наконец, толпа схлынула, мы остались одни. День был пасмурный и дождливый. Мы проехали до Царского Села, и ни один из нас не сказал ни слова. В Царском Селе Грибоедов велел, так как дело было уже к вечеру, подать бутылку бургонского, которое он очень любил, бутылку шампанского и закусить. Никто ни до чего не дотронулся. Наконец, простились. Грибоедов сел в коляску; мы видели, как она повернула за угол улицы, возвратились со Всеволожским в Петербург и во всю дорогу не сказали друг с другом ни одного слова, — решительно ни одного».

В Москве Грибоедов пробыл два дня: прощался с матерью. Потом отправился в Тульскую губернию к сестре. По дороге заехал к давнишнему приятелю, С. Н. Бегичеву. Гостя у Бегичева, был все время чрезвычайно мрачен и наконец сказал: «Прощай, брат Степа, вряд ли мы с тобой более увидимся!» И еще пояснил: «Предчувствую, что живой из Персии не возвращусь… Я знаю персиян. Аллаяр-Хан мой личный враг, он меня уходит!»[101].

Не мог не понимать Грибоедов и еще одного обстоятельства: англичане, еще больше, чем персы, ненавидят его и предпримут все возможное, чтобы сорвать его работу, устроить провокации. Именно он, Грибоедов, юридически вывел Персию из-под английского покровительства. Именно он дал понять персам, что Россия не остановится в достижении своих целей и что она не боится ни персидской армии, ни английских союзников. Правда, в Тегеране русского посланника встретили с огромными почестями. Шах тут же наградил его орденом Льва и Солнца 1-й степени, все члены миссии получили богатые подарки. Грибоедов собирался выезжать из Тегерана в Тавриз, где располагалась русская миссия, но тут случилось непредвиденное.

Некто Мирза-Якуб, армянин, евнух, который прослужил более 15 лет при гареме шаха казначеем, ночью явился к русскому послу. Он сказал, что мечтает вернуться на родину. Грибоедов отвечал, что как министр русского императора он готов оказывать помощь и покровительство не тайно, не ночью, и если Якубу угодно, пусть приходит днем. И тот явился следующим вечером снова. И все же уговорил Грибоедова взять его с собой. Шах был разгневан поведением русского. Якуб в течение многих лет занимал при нем должность главного евнуха, знал все тайны двора, все подковерные интриги персидской политики. Такого человека отпускать было нельзя. По несколько раз в день к Грибоедову приходили посланцы шаха, они объясняли, что евнух не просто слуга, что это почти то же самое, что шахская жена. Грибоедов отвечал, что Якуб, на основании заключенного мирного договора, теперь русский подданный. И выдать его посольство права не имеет. А кроме того, Грибоедов, по просьбе того же Якуба, потребовал, чтобы из гарема Аллаяра-хана выдали двух пленных армянок, которые тоже захотели вернуться на родину.

Аллаяр-хан, известный своим коварством, хитростью и ненавистью к России, просил дать ему отсрочку на 5 дней, якобы это время нужно, чтобы все оформить как положено. На самом деле он стал готовить атаку на русскую миссию. Во главе заговора, помимо Аллаяра, встал верховный имам Тегерана Мирза-Месих. Он пустил слух, разнесшийся по всему городу, что Якуб ругает и порочит ислам, а в доме русского посланника силой удерживают женщин и принуждают их к отступничеству от ислама. Грибоедова, надо сказать предупреждали, что готовится провокация, но он не поверил, что кто-то рискнет напасть на посольство русского императора. 30 января в тегеранской соборной мечети Мирза-Месих произнес пламенную речь, призвав отомстить за поругание ислама. Многотысячная толпа кинулась к дому Грибоедова. Караульные персидские солдаты разбежались, толпа ворвалась во двор, и первый жертвой стал Мирза-Якуб, ему отрезали голову. Казаки из русской охраны отстреливались около часа, но когда у них кончились патроны, их зарубили. Из книги Василия Потто «Кавказская война»:

«По трупам этих людей убийцы бросились в дом, где было русское посольство. Там вместе с Грибоедовым находились князь Меликов, родственник его жены, второй секретарь посольства Аделунг, медик и несколько человек прислуги. На крыльце убийцы встречены были храбрым грузином Хочетуром. Он некоторое время один держался против целой сотни людей. Но когда у него в руках сломалась сабля, народ буквально растерзал его на части. Приступ принимал все более и более страшный характер: одни из персиян ломились в двери, другие проворно разбирали крышу и сверху стреляли по свите посланника; ранен был в это время и сам Грибоедов, а его молочный брат и двое грузин убиты. Медик посольства обнаружил при этом необыкновенную храбрость и присутствие духа. Видя неизбежность гибели, он вздумал проложить себе дорогу через двор маленькой европейской шпагой. Ему отрубили левую руку, которая упала к ногам его. Он вбежал тогда в ближайшую комнату, оторвал с дверей занавес, обернул им свою страшную рану и выпрыгнул в окно; рассвирепевшая чернь добила его градом камней. Между тем свита посланника, отступая шаг за шагом, укрылась наконец в последней комнате и отчаянно защищалась, все еще не теряя надежды на помощь шахского войска. Смельчаки из нападавших, хотевшие было ворваться в двери, были изрублены. Но вдруг пламя и дым охватили комнату; персияне разобрали крышу и подожгли потолок. Пользуясь смятением осажденных, народ ворвался в комнату, — и началось беспощадное избиение русских. Рядом с Грибоедовым был изрублен казачий урядник, который до последней минуты заслонял его своей грудью. Сам Грибоедов отчаянно защищался шашкой и пал под ударами нескольких кинжалов… Обезображенный труп его вместе с другими был три дня игралищем тегеранской черни и узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетной пулей…»