– Знаю.

– Он был самым особенным ребенком в мире. Я… я никого не любила так, как его.

– Давай сядем, – сказала я.

Мы сели за кухонный стол. Она загорела от римского солнца, и от нее пахло, как от цветков апельсина. Длинная рубашка прикрывала располневшую задницу. Я села на кулачки и изо всех сил сжала пальцы.

– И что мне теперь делать? В смысле, какого хрена мне теперь делать?

– Хочешь, я схожу принесу тебе что-нибудь поесть? – спросила я.

– Поесть? – Она посмотрела на меня. – Нет. Не могу.

– Ладно.

– Я хотела, чтобы у нас с ним было еще много лет. Столько осталось жизни, которую мы прожили бы вместе. Да, конечно, так или иначе, я пережила бы его. Но не на так же много. Он ведь и старым-то не был. А для меня оставался щенком. И всегда щенком будет.

– Мне очень жаль.

Но Анника не стала меня винить. Не сказала: «Как ты допустила такое?» Она только смотрела в пустоту, чуть приоткрыв полные губы, как будто тоже познала теперь пустоту и ничтожество. Может быть, впервые ее увидела. Она не была такой, даже когда мы потеряли отца. Ее лицо было лицом матери, лишившейся ребенка. А я подумала о своей матери. Если бы мама не умерла – если бы вместо нее умерла я, а она осталась жить, – было бы у нее такое же лицо?

Пришел Стив. Положил руки ей на плечи. Сказал, что Доминика придется кремировать, потому что в Калифорнии закон не разрешает хоронить умерших так близко от пляжа. Сказал, что веттехник заберет его утром. Анника всхлипнула. Потом пошла в буфетную. Я последовала за ней до двери. Она легла на полу рядом с мертвым Домиником, и ее волосы рассыпались около него. Он был ее ребенком, тем, кого она любила больше всего на свете, а я отняла его у нее. Я стояла у двери и чувствовала его запах. Ни Анника, ни Стив ничего на этот счет не сказали, но запах смерти поднимался от тела и расходился по стеклянному дому.

Стив отправился спать, Анника уснула на полу в буфетной, а я выбралась из дома и пошла на пляж – повидать Тео. Он остался в воде и, держась обеими руками за камень, покачивался на волнах.

– Ты опоздала. – Он посмотрел на меня снизу вверх. – Я уж думал, что, может быть, не придешь.

– Знаю. Извини. Но я всегда буду приходить. И завтра.

– Рад, – сказал он, не улыбнувшись.

Я взяла его руку, хотела ободрить. Пальцы у Тео были холодные, и я подумала о Доминике, его холодном, безжизненном теле. Нет, смерть – не теплая ванна, как мне представлялось. Вода холодит, и я боялась ее, боялась ощущения врывающегося внутрь меня холода или, может быть, вырывающегося из меня тепла. Раньше я никогда не думала, что буду так ценить тепло. Да еще и Тео почему-то сердился и держался отстраненно. Так что мне было одиноко.

– Интересно, как это все будет, какая она, жизнь под водой. Как я смогу держаться внизу, а не болтаться на поверхности.

Что он ответит? Я ждала.

– Ты должна довериться мне. Все будет прекрасно. Я помогу тебе. Выбор будет за тобой, но я помогу. А потом мы еще очень долго будем вместе.

– И будем заниматься любовью под водой?

– Конечно, будем.

– О’кей. Просто немного страшновато.

– Давай-ка я присоединюсь к тебе.

Тео подтянулся и сел рядом.

– Люблю тебя. – Он обнял меня за шею холодной мокрой рукой и поцеловал в щеку так нежно, что я почувствовала себя милым малышом, а не внушающим отвращение созданием. Я словно вернулась в то теплое лоно, которое невинно делила с ним. Неужели только это и нужно для очищения: чтобы кто-то столь прекрасный, как Тео, одарил тебя нежностью и добротой? Как это возможно, чтобы смерть Доминика и любовь Тео не противоречили одна другой? Как это возможно, чтобы я, убившая Доминика, была достойна такой любви? Я либо отвратительна, либо нет. Так какая я? Ведь невозможно быть и той и другой.

Тео перенес поцелуи со щеки на нос, потом на губы. Я поцеловала его и облизала губы, сначала одну, потом другую. Он откинулся на камень и втащил меня на себя. Я сжала его бедрами, мы снова поцеловались, и я почувствовала под собой крепнущую силу его желания.

Она еще оставалась во мне, та жизненная сила, что оживила его член, и это открытие взбодрило меня. Я потерлась о него, двигаясь вверх и вниз, по всей длине вытянувшегося члена, словно смазывала его, растирала. Быстрее, быстрее. Все это время мы не разнимали объятий и не отрывали губы от губ. Поднявшееся от пуси тепло прошло через живот к сердцу и истекало из макушки. Все вдруг потеплело, холод ушел.

Был ли то канун нашего венчания? Казалось, сама Афродита удерживает нас на камне. Завтра она опустит меня в воду, но, может быть, вода – это ее колени. Что, если я упаду в объятия еще более глубокие и теплые?

Я не останавливалась и, скользя по нему, представляла нас возле огромного подводного замка. Стены из кораллов и морских кристаллов всевозможных текстур, размеров и цветов: персикового, пастельно-мятного, серебристого, с вкраплениями циана в полупрозрачные белые куски, громадные глыбы, состоящие из тысяч сверкающих темно-зеленых кристаллов, камни из потемневшего золота, прозрачные синие пирамиды, розовое морское стекло, ярко-оранжевые соты кораллов. Высокие башенки и остроконечные шпили венчали замок, войти в который готовились мы с Тео.

Но тут я кончила, и замок медленно растаял перед моим внутренним взором, а мы остались, вцепившись друг в друга на гребне волны наслаждения. Я так и не остановилась, пока не миновала пик оргазма. Окажись поблизости случайный свидетель, он увидел бы тридцативосьмилетнюю женщину – выглядящую, как мне хотелось бы надеяться, немного моложе, – извивающуюся на чем-то, напоминающем большую рыбу. А может, он узрел бы только ее одну, скачущую в воздухе. Выбрать из двух видений более безумное я бы не решилась.

Когда я вернулась домой, Стив уже не спал, а сидел – в пижамной паре в синюю полоску, с торчащими из лысины редкими волосами – за кухонным столом и ел хлопья. Я предстала перед ним мокрая от морской пены и в грязной одежде. Он посмотрел на меня строго.

– Ночной заплыв?

– Просто прогулялась по берегу.

– Не знаю, что тут творилось, пока нас не было, – спокойно продолжал он, – но почему, когда ты здесь, обязательно случается какая-то неприятность?

– Не беспокойся, завтра меня не будет.

– Я не это имею в виду. Не требую, чтобы ты уехала. Хочу только сказать, что твоя сестра хочет поступать с тобой по-доброму. Хочет, чтобы ты была счастлива.

– Знаю.

– Но ты же не можешь не вляпаться во что-нибудь.

– Наверно, не могу.

– Будь на то моя воля, мы бы наняли кого-то присматривать за собакой. Но Анника хотела, чтобы ты побыла здесь. Она все для тебя делает.

– Неужели?

– Да! – Стив сказал это так, словно только безумец мог этого не знать. Но дело-то в том, что я действительно не знала.