Однажды Тедди попыталась рассказать своим подружкам, что происходит дальше:

— Отец берет пенис в руку и вставляет в вагину матери, сперма изливается…

Ее прервали возмущенные возгласы. Девочки не желали выслушивать такие отвратительные подробности. Они не могли поверить, что мама Тедди — пусть даже она и работает — рассказала дочери такие ужасные вещи. Им всем недавно исполнилось четырнадцать, они еще не пришли в себя после шока от первых месячных, и то, что Маги называла «правдой жизни», казалось им совершенно неромантичным и абсолютно невозможным. Значит, незачем это все и выслушивать.

Интересно, что бы они сказали, если бы узнали о ней всю правду, часто думала Тедди. Ее подруги не хотят слушать, откуда на самом деле берутся дети, а как бы они повели себя, если бы узнали, что она незаконнорожденная?

Тедди уже и не помнила, когда Маги решилась рассказать ей об этом. Между собой они всегда говорили по-французски, а не по-английски. Маги казалось, что на родном языке ей будет легче открыть дочери правду. Тедди была еще совсем крошкой, а когда выросла и поняла, что на самом деле означают слова матери, то была уже достаточно взрослой, чтобы все понять правильно. Как так получилось, что Тедди всегда помнила — никаких расспросов о прошлом матери? Когда она научилась твердо отвечать, что ее отец умер? Бог его знает, но все это стало само собой разумеющимся много лет назад, и Тедди приняла это как должное.

Тедди сама уходила от опасной и запретной темы. Понимание настолько укоренилось в ней, что это табу распространилось и на общение Тедди с подругами. Хотя их дружба предполагала общие секреты, взаимную поддержку, чувство локтя и помощь в сложный период полового созревания.

Маги не стала рассказывать Тедди об отце слишком подробно. Когда она сочла дочь достаточно взрослой, она сообщила, что отец Тедди был ирландским католиком, который умер от сердечного приступа прежде, чем успел жениться на ней. Оформить брак раньше им помешали законы церкви. То, как Маги изложила все это, навсегда отбило у Тедди желание расспрашивать. Мать выглядела такой печальной и напряженной, что девочка никогда бы не решилась ничего спросить.

Тедди боготворила свою мать и все же немного боялась ее. Маги Люнель пугала многих.

Привычка руководить, отвечать за собственное дело изменила характер Маги, придав ему черты, которых не хватало большинству женщин в сороковые годы двадцатого века. К ней трудно было относиться как к матери, но очень легко воспринимать ее как «босса». Именно так обращались к ней девушки из ее агентства, воздерживаясь от этого только в те моменты, когда Маги сердилась. Тогда они шепотом сообщали друг другу, что «Мария-Антуанетта» разбушевалась. В такие дни почти все девушки придумывали предлоги не появляться в агентстве. Те, кто задержался накануне вечером дольше положенного в «Сторк-клубе» или в «Эль Марокко», тщательнее обычного накладывали косметику, И ни одна из моделей не осмеливалась опоздать на съемку.

В тридцать четыре года Маги выглядела как настоящая, признанная красавица и вела себя соответственно. В семнадцать она выглядела взрослее своих лет, а теперь ее сверстницы казались старше. Время лишь подчеркнуло изящество ее черт, не состарив великолепной кожи. В движениях появилась уверенность, в золотисто-зеленых глазах засветились мудрость и опыт.

В офисе Маги всегда появлялась в сшитых на заказ, идеально сидящих черных или серых костюмах, меняя их летом на белые. Ее шею неизменно украшал бирманский жемчуг, подаренный ей Перри к двадцатилетию, а в петлице по-прежнему пылала красная гвоздика. Известный дизайнер создавал для нее шляпы, которые Маги не снимала даже в рабочем кабинете. Так поступали в то время многие дамы из мира моды. Маги находилась в дружеских отношениях со многими из них. Она часто приглашала их на ленч в «Павильон», где для нее всегда был зарезервирован лучший столик.

Вечера она проводила с Дарси, лучшим другом, многолетним любовником, помощником в делах, за которого она не собиралась выходить замуж. Вот этого ее лучшая подруга Лалли Лонгбридж никак не могла понять, хотя Маги приложила все силы — господь тому свидетель, — чтобы объяснить.

Много лет назад Лалли спросила ее:

— Маги Люнель, ты совсем потеряла рассудок? Дарси умирает от желания жениться на тебе. Почему ты не скажешь ему «да», что тебе мешает?

— О Лалли, я не могу зависеть от мужчины. Все изменится, как только мы поженимся. Я отлично себе представляю, как будут разворачиваться события. Я буду появляться в своем офисе все реже и реже, пока совсем не заброшу бизнес. Я превращусь в домашнюю хозяйку, буду всюду сопровождать Дарси, следить за нашими домами, управлять прислугой, устраивать приемы и, вполне возможно, воспитывать детей. Я окажусь в его власти, Лалли, а этого я не хочу. Я не могу зависеть от мужчины, не могу позволить, чтобы он содержал меня. — Маги поставила бокал на стол и еле удержалась от желания встряхнуть Лалли, чтобы та наконец поняла. — А если выяснится, что мы не можем быть счастливы вместе и нам придется разводиться? И с чем я останусь? Нельзя бросить такой бизнес, как мой, а потом вернуться как ни в чем не бывало. Лучше все оставить так, как есть. Дарси знает, что я принадлежу ему и люблю его. В моей жизни нет другого мужчины. Мне его, конечно, жаль, но наши отношения иными быть не могут.

— А я собиралась организовать вашу свадьбу, — с преувеличенным сожалением заявила Лалли, но в глубине души она была встревожена подобными взглядами Маги на брак. Если бы все женщины так трезво рассуждали о разводе еще до свадьбы, род человеческий прекратил бы свое существование.

Маги понимала, что Тедди скоро начнет задумываться о ее отношениях с Дарси. Но если она не могла объяснить все умнице Лалли Лонгбридж, то она не станет даже пытаться говорить на эту тему с девочкой-подростком. Она столь многого не умеет объяснить своей дочери, с привычным чувством вины думала Маги. Она никогда не говорила Тедди, что и сама была незаконнорожденным ребенком. Из ее слов дочь поняла, что Маги очень рано осиротела. Тедди, зачитывавшаяся «Грозовым перевалом», бредившая «Унесенными ветром» и посмотревшая «Филадельфийскую историю» четырнадцать раз, утешалась романтическими сказками и ни о чем не расспрашивала мать.

Маги не воспитала дочь религиозной, а когда спохватилась, оказалось уже слишком поздно. Себя она осознавала еврейкой, но это никоим образом не зависело от соблюдения религиозных догм. Маги жила в плотном еврейском окружении в детстве, а раввин Тарадаш являл собой образец достоинств и мудрости иудаизма, но когда она убежала из дома, то совершенно не испытывала потребности следовать каким-либо традициям. Она ощущала себя еврейкой, и все тут. Та менора, которую она когда-то купила для своей новой квартиры, так и осталась в Париже. А приобрести взамен другую Маги отчего-то не хотелось.

Она послала было Тедди в воскресную школу при испанской и португальской синагоге. К ней отнеслись как к чужой. Тедди решила, что ничто на свете не заставит ее вернуться туда, потому что по сравнению с этой воскресной школой порядки в школе «Эльм» казались просто райскими. Когда Тедди подросла и могла сама доехать на автобусе до собора Святого Патрика, она вошла под его высокие своды, села на жесткую скамью и со страхом оглянулась.