С другой стороны, опытные летчики, а также замполит полка Погребной отмечают необычную увлеченность капитана профессиональной деятельностью, смелость, дерзкую отвагу, проявленные в боях, высокий авторитет среди летного и технического состава полка, причем не только в силу профессионального мастерства, но и в силу чисто человеческих качеств: честности, открытости, доброжелательного отношения к товарищам по оружию, бескорыстия.

Отметили также умение Покрышкина обучать летному делу молодых, способность в бою увлечь личным примером подчиненных. Среди летчиков ходит шутка, что Покрышкин своей волей может заряжать аккумуляторы. А летчик Федоров о нем сказал так: «Я видел Покрышкина радостным и огорченным, сердитым и ужасно усталым, но никогда – растерянным. В трудные минуты сорок второго года он всегда оставался спокойным, выдержанным, подбадривал товарищей в бою».

Прочитав подборку материалов, генерал Вершинин решил сам поближе познакомиться с Покрышкиным и составить о нем собственное мнение. При случае он стал заезжать в 16-й полк и беседовать с капитаном. Генералу нравилось упорное стремление этого комэска упорядочить стихию воздушного боя, подчинить ее строгим, нерушимым правилам. Из разговоров выяснилось, что Покрышкин, при всей его требовательности к подчиненным, никогда не дает их в обиду и постоянно проявляет о них заботу.

Командарм внимательно прислушивался к предложениям капитана. Именно после бесед с Покрышкиным 4– я армия стала осуществлять патрулирование на глубине 5– 10 километров за линией фронта; выделять часть истребителей для свободной охоты в глубине территории врага на вероятных маршрутах полетов его авиации; перехватывать самолеты противника на дальних подступах к линии фронта; сокращать количество истребителей, сопровождающих бомбардировщики и штурмовики, и привлекать их к отражению массированных налетов немцев.

Подобное отношение воодушевляло Покрышкина, окрыляло его. Но он всегда помнил: беседы с командующим армией на виду у всего полка обязывают его быть вдвойне внимательным в своей боевой работе, оставаться скромным и не зазнаваться, иначе товарищи отвернутся, а недоброжелатели запустят в оборот какую-нибудь грязь. Поэтому он только усиливал требовательность к себе и товарищам, отчего Андрей Труд сочувственно спрашивал:

– Опять стружку с тебя снимал?

– А ты думал? – с серьезным видом отвечал Саша.

– И что он к тебе привязался… Воюем вроде неплохо.

При этом Андрей тяжело вздыхал: попробуй угоди начальству.

…Шестерка продолжала патрулирование при полном радиомолчании. Наконец Покрышкин увидел то, чего так терпеливо ожидал: с юго-запада, под прикрытием четырех «мессершмиттов», шли четыре тяжело груженных бомбардировщика «Ю-88».

– Фадеев, отгоните «мессеров»! – приказал Саша.

Вадим с Андреем с набором высоты пошли вверх.

– Атакуем бомберов спереди, сверху! – это уже касалось оставшейся четверки.

Они атаковали сверху, под углом, позволяющим последовательно переносить огонь с одной машины на другую. С первой же атаки подожгли два «юнкерса». Медленно, как бы нехотя, опустив носы, бомберы исчезли в пухе облаков – упали в районе станицы Нижне-Баканской.

Молниеносно развернувшись, Покрышкин со Степановым повторили атаку против второй пары «юнкерсов», но теперь сзади. Немцы не стали рисковать – удрали в облака.

Фадеев с Трудом сбили два «мессершмитта», а вторая пара последовала примеру бомбардировщиков.

Андрей Труд воспрял духом. Накануне он столкнулся с опытным немецким асом в лобовой атаке и думал, что все, конец… Немец отвернул в последнее мгновение и бросил машину на горку. Андрей повторил маневр, но от перегрузки потемнело в глазах, и на миг он потерял из вида длинный тонкий фюзеляж «худого» с крупно нарисованной на нем кистью винограда. «Винодел какой-то, черт бы тебя побрал», – со злостью подумал Андрей. В верхней точке он перевел машину в разворот и приготовился, помня наставления Покрышкина, что «мессеры» не любят иммельмана. Так и есть, но немец, сделав резкий переворот, сразу ушел в крутое пике, да так резво, что попросту от Труда удрал. У «мессершмитта» мощнее мотор, чем у «кобры». От такой неудачи Андрей расстроился, да и коварная мыслишка закралась: «С асами из эскадры «Удет» трудно тягаться». Но сегодня все стало на свои места. Они срубили с Фадеевым двоих первыми же очередями, с первой атаки.

Покрышкин со своими возвращался на аэродром, когда навстречу им поднялась шестерка майора Крюкова – Моисеенко, Искрин, Старчиков, Сутырин, Никитин. Все уже достаточно опытные пилоты.

Погода начала улучшаться: облака поднялись до двух с половиной тысяч метров, в просветы выглянуло голубое небо.

Немцы, не мешкая, начали массированные налеты бомбардировщиков. Шестерка Крюкова столкнулась с двенадцатью «Дорнье-217» и сопровождающей их восьмеркой трехпушечных «Ме-109 Г-2».

Умело маневрируя, Крюков с подчиненными расстроили боевой порядок бомберов, два из них сбили, а также сняли двух истребителей сопровождения. Остальные удрали.

В половине двенадцатого, подкрепившись и заправив машины всем необходимым, Покрышкин во главе своей шестерки вновь вылетел в район Крымской.

Облака под жарким солнцем уже растаяли, небо было чистым. Внизу, окутанные дымом и пылью, виднелись печальные сады станицы. Тускло сверкали при дневном свете вспышки выстрелов танковых орудий.

Покрышкин перевел шестерку на высоту четыре тысячи метров. Все напряженно всматривались в горизонт, стараясь пораньше увидеть немецкие самолеты. Вот мелькнула пара «Фокке-Вульфов-190». Это «охотники» из эскадры «Удет» высматривают зазевавшихся или тех, кто отстал от своих.

Саша только хотел предупредить всех, чтобы держались поближе друг к другу и не разбивали строй, как Фадеев кинулся на «охотников». Труд, с запозданием, за ним.

Дальнейшее все произошло мгновенно. Фадеев не успел занять выгодной позиции, как немцы, пользуясь преимуществом в высоте, стремительно спикировали, пустили пару очередей и крутой горкой ушли на солнце, а потом и вовсе скрылись.

Фадеев доложил, что ему надо вернуться: немцы прострочили хвост его машины, и она плохо слушается руля. Видимо, перебили трос. Труд пошел на Краснодар: пока он метался, вышло горючее. Оставшееся время патрулировали четверкой. После приземления Покрышкин метал громы и молнии. Ребята на всякий случай держались от него подальше. Наконец комэск успокоился и сам подошел к Фадееву.

– Вадим, ты точно когда-нибудь свернешь себе шею!

Надвинув на самый нос козырек своей потрепанной, мятой фуражки, заложив руки за спину, он неторопливо расхаживал перед самолетом, чуть прихрамывая на правую ногу – последствия двух вынужденных посадок. Фадеев, этот здоровенный детина, на этот раз непривычно сутулился, неловко притопывал рядом и казался меньше ростом. От его бравого артистического вида не осталось и следа. Он понимал, что грубо нарушил дисциплину в воздухе, не подчинился командиру группы, а в глазах друга просто лопухнулся, свалял дурака, и никакого оправдания этой глупости не было.