Через полтора дня Кольцов был уже в Одессе. Его встречали недавний знакомый Артем Перухин, которой в свое время сопровождал в Харьков дьякона Ивана Игнатьевича, и степенный седовласый смуглолицый пограничник в добротной, чуть не до пят, похожей на шинель кожанке.

– Деремешко! – представился он. – Начальник округа.

Они прошли через здание вокзала на площадь, уселись в автомобиль.

– Поедем, товарищ, в гостиницу. Помоетесь с дороги, отдохнете, на город посмотрите. А завтра подумаем, что и как, – мягким, убаюкивающим голосом изложил Деремешко ближайшую программу пребывания Кольцова в Одессе.

– Извините, как вас?

– Иван Аврамович.

– Вы что же, Иван Аврамович, решили, что меня сюда на экскурсию направили? Одесские достопримечательности посмотреть или на поправку здоровья?

– Зачем вас сюда направили, я знаю. Но не будем торопиться.

– Будем.

– Это я понимаю, – все так же лениво сказал Деремешко. – Но суть дела в другом.

– В чем? – подгонял Кольцов неторопливую речь хозяина погранокруга.

Они ехали по беленькой аккуратной улице города, на которой не было просто прохожих. Были только продавцы и покупатели.

– Это, между прочим, Дерибасовская! Слыхали про такую? Московскую Тверскую меньше знают. Хто на Дерибасовской не бывал, тот света не видал. Это одесситы. У их вопрос обязательно с каким-то вывертом. Веселый народ.

– Так в чем все-таки суть? – напомнил Кольцов начатый разговор.

– А, ну да! Отправить вас по назначению пока не могу. Нету тех хлопцев, шо должни вас переправить. Позавчера ждал. А их, видишь ли, и сегодня еще нет

– Ну, а если они и вовсе не прибудут? Может, с ними что-то приключилось?

– Все может быть, – согласился Деремешко. – У их работа рисковая. Не придут еще завтра-послезавтра, тогда и будем как-то это дело решать.

– У меня нет времени ждать.

– Понимаю. А у меня нет никаких других возможностей тебя переправить.

– Так, может, мне вернуться? У меня и там, в Москве, дел по горло.

– Не надо суетиться. Давай поторгуемся. Еще сутки ждем, а потом будем думать. Мне тоже неинтересно вас канителить.

– Ну, сутки, это еще куда ни шло! Сутки можно.

Гостиница называлась «Лондонской». Из окна номера было видно море и несколько стоящих на рейде и на причалах грузовых кораблей.

Артема Деремешко отпустил, а сам, усаживаясь к столу, сказал:

– Вы тоже присядьте, товарищ Кольцов. Обсудим еще одно важное дело.

– Важное? – улыбнулся Кольцов.

– Сами рассудите, важное чи нет. У меня тут дожидается отправки в Константинополь гражданочка с сыном. А мне от Фрунзе звонили, просили уладить это дело. А дело, значится, такое. У гражданочки муж по фамилии Бородин. Белогвардеец, подполковник. Был в лагере в Галлиполи, но заболел. Видать, что-то серьезное. Врангель об ем побеспокоился, переправил его в госпиталь в Константинополь.

– Это, конечно, интересно. Но при чем тут я? И какое отношение ко мне имеет эта гражданочка с сыном? – довольно сухо остановил это длинное повествование Кольцов.

– Вот! – поднял палец Деремешко. – Михаил Васильевич Фрунзе просил переправить ее с сыном в Константинополь. Ну, до мужа.

– Ничего не понимаю. Вам поручили – вы и занимайтесь.

– Какой вы нетерплячий. Слухайте дальше. Фрунзе позвонил по этому вопросу товарищу Дзержинскому. Он не возражает. Говорит: «На усмотрение Кольцова». На ваше то есть усмотрение.

– Но при чем тут я? Что, нельзя легально? Пароходы-то ходят?

– Легально нежелательно.

– Не понимаю.

– Вот если б я вас, к примеру, легально отправил? Что б произошло? А ничего хорошего. Потому как если за вас советская власть беспокойство проявляет, значит вы, хотите не хотите, представляете определенный интерес для кого-то там, – объяснил Деремешко и многозначительно указал пальцем наверх и вдаль. – Видать, и с гражданочкой что-то похожее.

– Вы хотите сказать…

– Именно то, что вы подумали. Каким способом этот самый Бородин помогав Красной армии, про то нам знать не положено. Такое вот дело, – закончил Деремешко, после чего спросил: – Важное или нет, хочу узнать от вас?

– Будем считать, что важное, – согласился Кольцов. – Но как нам дальше быть? Мне надо бы сначала попасть в Галлиполи, точнее в Новую Некрасовку, а гражданочке – в Константинополь.

– Об этом у вас пущай голова не болит. Вопрос продуманный. Мои болгары вас в Калиакри высадят, а сами потом в Константинополь сбегают. Там недалеко. Им ночи хватит, чтоб туда и обратно. А потом вас до Новой Некрасовки сопроводят.

– Ну, что ж! Значит договорились! – сказал Кольцов.

– Договориться-то договорились. Только теперь все не от меня, а от тех болгарских пацанов зависит. Их провожаю, об их сердце болит. Наших – то же самое. Мне не провожать, мне встречать вас живыми и здоровыми радостно. Семь человек за это время отправил, шестеро вернулись. Ни царапинки. А дружочка свово – я его самым первым провожал – так и не встрел. Видать, сложил где-то в Туреччине свою бедовую голову.

– Первым ты Красильникова отправлял, – вспомнил Кольцов.

– Верно. Он с попом ехал. Я еще подумал: нехорошая примета – с попом.

– Да живой он, Красильников! Живой и здоровый.

– А ты откуда его знаешь? – Деремешко от радости перешел на «ты». – Я-то с им партизанил вместе. Он поначалу в Бахчисарайском отряде был, а опосля до товариша Папанина прибился.

– А я с ним пол Гражданской войны бок о бок прошел.

– С Красильниковым?.. Постой! Так ты и есть той самый Кольцов?

– А что, ты знаешь какого-то другого? – спросил Кольцов

– Семен мне рассказывал, будто был у него дружок с такой фамилией. У генерала Ковалевского в адъютантах служил. А на самом деле чекистом был. Только, слыхав я, будто его убили. Даже в какой-то белогвардейской газетке писали.

– Не, живой он!

– Откуда ты знаешь?

– Так это я и есть.

– Ты?

– Я!

– Ну, зараза! – восхищенно выдохнул Деремешко. – Это ж надо! И ты – Кольцов, и Семен мне про Кольцова. Я еще подумал: видать, этих Кольцовых у нас в России, як все равно Ивановых

И они обнялись.

– А теперь скажи мне: откуда ты знаешь, шо Сенька живой? Только не бреши.

– Мы с ним вместе работаем.

– Так он шо, в Москве?

– Не, там, у Ивана Игнатьевича. Помнишь его? В Новой Некрасовке.

– Ну, как же!

– Так Семен у него там.