– Проснулся раньше, пришлось ехать на службу.

– А это, познакомьтесь…

– Лейтенант гвардейского Лонгренского кавалерийского полка Леман! – представился курьер.

– Лейтенант Леман доставил нам долгожданный приказ генерал-графа Штейнбера. В ближайшие два дня мы должны выступить.

– Ура! Наконец-то война!

Гвардейский офицер удивленно посмотрел на Горна, в его глазах читался вопрос: у них здесь все такие сумасшедшие?

– Отдайте лошадей сержанту Гудьиру и отправляйтесь в офицерский шатер, лейтенант Горн, нацедите гвардейцу мерку хереса, разумеется, из моей бутылки, а я пока обойду лагерь.

О том, что произошло что-то особенное, Питер и остальные солдаты Первой роты стали догадываться по необычному поведению капитана. Построив все три роты, он несколько минут ходил вдоль строя, сохраняя на лице улыбку, и когда смотрел на кого-то из сержантов, те в страхе застывали, не понимая, чего ждать от такого странного сегодня капитана.

– Итак, солдаты, получен приказ от генерал-графа Штейнбера, в котором он повелевает нам в течение двух дней выступить к морю до Гринвальда, далее на Цирнак и Гойю. Вы пробыли здесь недолго и, возможно, не в полной мере овладели всеми премудростями воинского ремесла, однако я уверен, что это не помешает вам честно выполнить свой долг и не допустить разрастания мятежа на север империи.

Сделав паузу, чтобы до всех дошло сказанное, капитан продолжил:

– В Гринвальде вас переоденут в настоящие мундиры, выдадут боевое оружие, и вы станете полноценными солдатами. Особо хочу отметить, что в поход отправятся не только три учебные роты, но и все интендантское отделение, тем более что недавно они получили урок воинского мастерства.

В строю Первой роты раздались приглушенные смешки.

– Для тех, кто думает, что во время марша можно будет затеряться и избежать выполнения своего долга перед родиной и императором, замечу, что с нами пойдут сотня пехотинцев и дюжина рейтар на быстрых бахолтинцах, и при них будет пара охотничьих псов для розыска дезертиров. Так что никому не советую пробовать увильнуть. За грабеж населения и насилие в городах и деревнях, через которые мы будем проходить, – смертная казнь. За пьянство и воровство – смертная казнь. С наказаниями – все, теперь о выступлении. Думаю, за сегодня мы сможем произвести необходимые приготовления и завтра уйти из лагеря. Сейчас проведем последнюю тренировку, закрепим основные упражнения, а после обеда вы станете штопать одежду и чинить башмаки.

Известие о том, что первые три роты уйдут маршем на юг, мигом облетело весь лагерь во время обеда. Вокруг шатров Первой роты собирались зеваки из числа тех, кто прибыл сюда позже. Они с нескрываемым восхищением смотрели на тех, кто уже прошел курс обучения военным наукам и теперь отправляется на самую настоящую войну.

Никто из числа «счастливчиков» пока не думал о том, вернется ли кто-нибудь: поход на юг казался им первым шагом на пути к вольной жизни.

– Я видел Рафтера, – сообщил Густав, садясь с чашкой рядом с Питером, Крафтом и Спирсом.

– И чего – он помахал тебе ручкой?

– Нет, Крафт, кроме шуток, он чего-то хочет от нашего лекаря, ходит за ним по пятам и на ухо нашептывает.

– Дык понятно, чего шепчет, – усмехнулся Крафт, – хочет сказаться больным, вот и старается подкупить. Не желает, сволочь, за императора воевать, тем более под командованием нашего капитана.

– Да, не об этом он мечтал, бандитская морда, здесь думал остаться, при харчах и башмаках, а оно вон как сложилось.

Суета внутри лагеря возрастала, между шатрами проносились озабоченные приказами сержанты, волоча за собой рабочие команды для разгрузки или погрузки чего-либо. Несколько раз видели спешащего капитана, а за ним едва поспевал лейтенант Горн.

Довольный, с улыбкой до ушей пришел конопатый Витас и еще около дюжины человек из Первой роты, они красовались в новых башмаках, прежние расползлись, поскольку Рафтер выдавал отсыревшие и гнилые, а хорошие припрятывал.

– Эй, как же вам удалось отвоевать такой товар? – удивился Густав, с завистью поглядывая на обновки. – Неужто старый грабитель расщедрился?

– Как же, расщедрится он, держи карман шире. Это капитан сказал, что, если хоть один солдат окажется в гнилых башмаках, он прикажет повесить Рафтера как пособника туранских мятежников.

– Экие хитрецы, а? – Густав посмотрел на синее лицо Спироса. – Смотри, они не воевали с Рафтером, а башмаки все же получили.

– Дурак ты, – лениво обронил Крафт. – Эти бедолаги ноги на обучениях в кровь избили, а у тебя ни одной натертости. Сейчас на дороге кому легче будет – им в новых башмаках с натертыми ногами или нам в уже разношенных и удобных?

– А я чего? Я просто сказал, и все, никого не ругал. – Густав поспешно поднялся и пошел относить посуду.

Мимо прошел сержант рейтар, в красном с синим мундире, штанах, подбитых кожей, и блестящих сапогах с серебряными шпорами. Он придерживал длинные ножны узкого кавалерийского меча и одновременно подкручивал ус.

– И откуда они здесь взялись? – спросил Питер.

– Из Кейстауна, там у них полк стоит, – сообщил всезнающий Крафт.

До вечера роту строили еще дважды: то обещали выдать новые рубахи, то штаны, то иголки с суровой ниткой, но потом все отменялось, и в конце концов сержант Уэйт наорал на солдат и сказал, чтобы «сидели на задницах и никуда не рыпались».

– А что нам остается? – удивился Питер. – Можно подумать, здесь нет ни охранников на валу, ни кавалерии под горой.

– Это он боится, что мы к девкам в Хаски рванем, – со вздохом произнес Крафт и добавил непонятно о ком: – Бедолага.

Лагерь благополучно отужинал, и все улеглись спать, а утром капитан прибыл на гору еще до рассвета и проследил за готовкой завтрака. Поскольку трем ротам предстояла дальняя дорога, к обычной пайке каши выдали по большому куску баранины. Настроение бойцов поднималось на глазах, сытыми они ничего не боялись.

Едва капитан отошел от котла, к нему робко приблизился лекарь и, пряча глаза, сообщил, что все десять солдат интендантского отделения маются кровавым поносом и брать их в дорогу никак нельзя.

– Помрут, господин капитан, сэр.

– Что же за болезнь у них? – усмехнулся фон Крисп. Он шел через лагерь широкими шагами, и тщедушный лекарь едва за ним поспевал.

– Неизвестная болезнь, и неизвестно, как ее лечить.

– Ну, тебе неизвестная, а мне – очень хорошо известная, и я знаю, как ее лечить. У нас на марше будет одна пустая телега – для увечных и больных, вот на нее этих интендантов и положим.

– Так они вам все перепачкают, господин капитан, сэр! – хватался запуганный лекарь за последнюю соломинку.