От воров и бандитов был вред. Их требовалось ловить. А не заниматься поиском каких-то мнимых врагов, которых следовало обнаруживать в обычных людях. Петренко не понимал этого. Но высказывать подобные мысли вслух было равносильно самоубийству.

А потому он просто бегло пробежал глазами бесконечные бюрократические директивы, старательно расписываясь на каждой страничке.

Время между тем пролетело довольно быстро. Петренко собрал листики в папку, аккуратно завязал ее и направился к приоткрытому сейфу в стене. Там всегда хранились секретные документы.

Он хотел засунуть папку внутрь, но неуклюжим движением зацепил край другой папки, лежащей на верхней полке, и та свалилась прямо ему под ноги.

Она была не завязана, и листки разлетелись по всему полу. Чертыхаясь, Петренко все-таки засунул свои документы внутрь сейфа, а затем, нагнувшись, принялся собирать рассыпавшиеся листки. И вдруг застыл.

Вне себя от ужаса, он принялся читать, не веря своим глазам… «Спецоперация „Катакомбы Военного спуска“… начата 1 января 1930 года… Планируемая дата завершения – прочерк… Курируется спецагентом ОГПУ… Агентурное имя Призрак. Номер агента в шифротелеграммах… Докладывать лично…»

Петренко понимал, что совершает должностное преступление, читая бумаги, которые ему не предназначались, но остановиться не мог. С каждым прочитанным листком ему казалось, что он проваливается в ужасающую бездну. И эта бездна засасывает его все глубже и глубже.

Впервые в жизни Петренко стало страшно. Он все свое время посвящал борьбе с криминальным миром, ненавидел и презирал его. И вдруг оказалось, что мир, который открывался ему в этих отпечатанных на машинке листках, был намного страшнее… У Петренко затряслись руки. И он никак не мог унять эту дрожь.

Но это было еще не все. Когда, дочитав до последнего листка, Петренко все-таки вернул папку на место, то увидел на верхней полке небольшой бархатный мешок черного цвета, плотно чем-то набитый под самую завязку так, что шнурки этого мешка завязывались с трудом.

Раньше, еще пару дней назад, Петренко и в голову бы не пришло рыться в сейфе начальника и развязывать мешок, чтобы изучить его содержимое. Но теперь его было не остановить.

Он достал бархатный мешочек, развязал шнурки – и не поверил своим глазам. До самого верха он был набит драгоценностями из квартиры убитой мастерицы кукол…

Петренко изучал их так тщательно, знал каждую трещинку и царапинку настолько, что опознал бы их даже на ощупь. Сомнений и ошибки не было – это была драгоценности из квартиры убитой Екатерины Проскуряковой.

С глаз Петренко вдруг упала застилавшая их пелена. В расследовании убийства старухи-кукольницы больше не было никакого смысла. Он раскрыл это убийство.

Но для полной, твердой гарантии ему было необходимо поговорить еще с одним человеком. Петренко уже не смог бы остановиться, даже если это будет его последний разговор. Он должен был убедиться во всем, даже если подвергнет себя смертельной опасности. Особенно сейчас.

Вернув мешок с драгоценностями на место, Петренко на дрожащих ногах вышел из кабинета.

Окна борделя на Екатерининской были ярко освещены. Было около полуночи – самое горячее время.

Несмотря на разгар веселья, музыки не было, по крайней мере на улицу шум не доносился. Мадам Зоя соблюдала приличия, и ей были не нужны неприятности с соседями. Внешнее соблюдение тишины и приличий было залогом успешного бизнеса.

Петренко остановился напротив освещенных окон борделя, нервно сжимая в кармане пиджака рукоятку заряженного пистолета. Не служебного. Однажды он проводил обыск у барыги, торгующего самодельным оружием, и тайком от всех прихватил один пистолет себе.

Это было не прихотью, а необходимостью. При его образе жизни иногда можно было защитить себя самого только так. И в любых ситуациях не стоило светиться казенным оружием с номером.

Петренко брал этот левый пистолет, впутываясь во время каких-то расследований в сомнительные дела. И вот сейчас как раз было именно такое дело.

Он перешел дорогу, вошел в подъезд, быстро поднялся по роскошной мраморной лестнице и решительно нажал кнопку звонка.

Дверь открыла сама мадам Зоя. Она так нервничала и тряслась, что ее бледность нельзя было скрыть даже под толстым слоем косметики.

– Он здесь, – прошептала мадам Зоя самым трагическим голосом, хотя в коридоре больше никого не было. – Вы ведь не устроите мне вырванные годы за весь этот гембель?

– Не бойтесь, – отрезал Петренко.

– Ох, а оно вам надо? Может, сделать за то, как кицке лапой бикицер, да забыть за вырванные годы? А то я девочку дам вам хорошую, передохнете за просто так… Я всегда чту милицию, как мамку родную! И за всегда не надо мине цей шухер за химины куры!

– Уймитесь, мадам! – Тон Петренко прозвучал еще злее, и мадам Зоя, дрожа, повела его по длинному коридору, не переставая причитать вполголоса.

– Вот здеся… Я вас как за родного прошу! – Мадам заломила руки, указывая на дверь. Затем быстро убежала по коридору, так и не дождавшись ответа следователя.

Владимир толкнул дверь и вошел. Комната была ярко освещена, а шторы на окнах плотно задернуты. Бóльшую часть ее занимала огромная кровать. На ней извивались две голые девицы в непристойных и вульгарных позах, имитируя любовный акт. Перед кроватью в кресле развалился бандитский главарь Гасан, внимательно наблюдая за непотребным действом.

Увидев входящего Петренко, девицы остановились как по команде и, завизжав, сбились в угол кровати. Гасан вскочил и попытался наброситься на незваного гостя с кулаками. Но не тут-то было. Ловко успокоив разбушевавшегося любителя клубнички прямым ударом в челюсть, Петренко рванул на себя его длинную бороду и вдавил в горло дуло пистолета. Затем обернулся к девицам:

– Пошли вон отсюда!

Тем не надо было повторять дважды. Прекратив визжать, девицы рванули к выходу с такой скоростью, что даже позабыли подобрать разбросанную по полу одежду. Дверь за ними захлопнулась.

Петренко подтащил Гасана обратно к креслу и швырнул в него.

– Ну ладно, начальник… – прохрипел бандит, – пошумели, и будет.

Гасан отлично знал следователя и ненавидел его с такой же силой, с которой сам Петренко ненавидел бандитов.

– Не скоро будет, гнида! – сказал, словно выплюнул, Владимир. – Прострелить бы тебе яйца, муха навозная, чтобы воздух не загаживал!

– Тоже мне правильный нашелся… сам, небось, в бордель бесплатно захаживаешь, – гнусным тоном прохрипел Гасан.

Вместо ответа Петренко размахнулся и ударил его прямо в горло. Тот захрипел, закашлялся и рухнул на пол, захлебываясь собственной рвотой. Следователь знал, куда и как бить.

Присев на пол рядом с распростертым бандитом, он придавил ему висок пистолетом:

– Теперь, сука, заткнись, и слушай меня очень внимательно, – в тоне Петренко зазвучал металл. – Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать на них прямо и точно. Упаси тебя бог схитрить или что-то сказать не так. Я прострелю тебе глотку, а потом спишу на пьяную драку в вонючем борделе. Ты меня знаешь. Никто и расследовать не будет! Ты меня понял?