— Лехина бабка умерла. Летом Лехины родственники сажают здесь огород. А зимой в доме никто не живет.

— Ребят, — подал голос Андрей. — А давайте завтра у бабы Раи спросим, помните, вы говорили, что завтра пойдем к ней в гости?

— Ты чего не спишь? — в один голос шикнули на него Степик с Гариком.

— Да как тут уснешь… Все про дом этот думаю. И про Миру вашу.

Мира поставила на плиту чайник и поплотнее закуталась в старую шаль. В доме было холодно. Сегодня она так и не отважилась выйти на улицу за дровами из-за внезапно появившихся соседей.

Девушка пока не решалась выдать свое присутствие. О том, что она снова живет в Старых Дорогах, не знал никто. Разве только Лешина мама, которая и дала ей ключи от дома. Мирослава не хотела привлекать к себе внимания тех немногих стариков, что еще жили в деревне. Ей не хотелось расспросов и сочувствия. Ничьего. Она просто хотела быть одна. Даже матери не сообщила, что вернулась из Чехии. Впрочем, Мира вообще ей ничего не рассказывала. Даже в телефонных беседах, которых было немного за прошедшие десять лет, зачастую мать оказывалась пьяна. Жаловалась на жизнь и лила слезы. И на похороны не приехала.

Заварив чай, Мира обхватила холодными ладонями чашку и подошла к окну.

Полчаса назад в больших окнах дома напротив наконец погас свет.

В деревне рано ложились спать. Дома по соседству пустовали. Поэтому девушка и подтапливала грубку, когда на деревню опускалась ночь, не беспокоясь о том, что дым могут увидеть. А потом начался снегопад, ее машину накрыло лавиной снега. Старики выходили из дома лишь по крайней нужде, все остальное время предпочитали отсиживаться в тепле у грубок и у телевизора.

С чего вдруг принесло этих?

Мира упустила момент, когда они появились…

Дни напролет она лежала на диване, закутавшись в одеяло, и тупо смотрела в монитор ноутбука. Ставя очередной диск с фильмом, не особенно задумывалась над его смыслом и сюжетом. Чаще всего отвлекаясь на мысли, девушка вообще не понимала, что смотрит и зачем.

Вьюга завывала за окном. Угасал еще один короткий зимний день. Когда очередной фильм закончился, Мира поднялась с дивана, чтобы вскипятить чайник, и замерла на месте. Окна в доме напротив все до одного светились.

Большой добротный дом с застекленной верандой и высоким крыльцом до этого безмолвствовал. И девушка пришла к выводу, что в нем, как и в большинстве других, никто не живет, по крайней мере, сейчас, зимой.

Мирослава подошла к окну. Сильные порывы ветра сметали снег с крыш и кружили его в хороводе. Качался фонарь под крышей, разбрасывая тени. Маячили какие-то неясные фигуры за окном, но рассмотреть их не получалось.

Внезапное близкое соседство встревожило ее. И не только потому, что оно вносило сложности в Мирино существование здесь. Соседи приехали не на машине, значит, скоро не собирались возвращаться туда, откуда пожаловали. Знать бы, кто они такие…

Свет в окнах дома напротив долго не гас в тот вечер. До полночи. Одинокий фонарь под крышей так и остался гореть.

Температура в доме стремительно понижалась. Мира, как будто не замечая этого, не могла оторваться от окна. Чуть отодвинув в сторону занавеску, как загипнотизированная, смотрела то в темные окна, то на качающийся фонарь.

Давно остановились часы, бывшие ей без надобности. Она не следила за временем, для нее оно давно остановилось.

Ее соседи, наверное, уже уснули, но Мира все не решалась выйти во двор за дровами.

Секунды превращались в минуты, скрипел фонарь под крышей, мела метель за окном, трещали деревья от мороза, и вдруг где-то рядом протяжно завыл волк…

Мира вздрогнула. В народе, девушка помнила, говорили, что собаки воют к смерти, а волки…

В доме напротив будто бы только этого и ждали. В окнах снова вспыхнул свет. Волчий вой оказался тому виной или еще что, Мира не знала, продолжая все так же стоять у окна и смотреть на соседний дом…

Прошло немного времени, и на высоком крыльце тоже зажегся свет. Девушка сначала подумала, что соседи решили выйти с ружьем на волка, но оказалось, что им просто мешал фонарь, уж слишком жалобно и тоскливо он скрипел, раскачиваясь из стороны в сторону. Из-за забора появилась стремянка, на нее забрался мужчина, потом фонарь погас и зажегся голубоватый свет мобильного.

Сильные порывы ветра так и норовили сбросить мужчину вниз, но тот, кажется, был не из слабых. Как-то он все же умудрялся удерживаться на стремянке, подсвечивать себе мобильным, да еще и с фонарем возиться.

Снова завыл волк. Мужчина обернулся в сторону ее дома, лишь на мгновение задержавшись взглядом на темных окнах. Мира испуганно отшатнулась от окна, выпуская из рук штору. Тупой болью под левой грудью напомнило о себе сердце. Кардиолог, у которого она наблюдалась в Праге, настоятельно рекомендовал ей избегать всевозможных стрессов и волнений и принимать лекарства. А она пренебрегала его рекомендациями. Да, покупала лекарства, но сейчас не могла вспомнить, где и в какой дорожной сумке их искать.

Мира не решилась больше подойти к окну, вернувшись к дивану, легла и закуталась в одеяло. Печка осталась нетопленной. Рисковать девушке совершенно не хотелось, к тому же она была уверена, что тот мужчина на стремянке увидел, как качнулась штора, и догадался, что из окон дома напротив за ним наблюдали.

Утром следующего дня погода только ухудшилась. Метель все так же мела, завывал ветер, тревожно стонал лес.

Поздно проснувшись, Мирины соседи выпили чаю, расчистили дорожки во дворе, затопили печку и, промаявшись у телевизора до обеда, пошли в гости к бабе Рае.

— Ну, чым вас, хлопцы, яшчэ ўгасціць? — спросила старушка, присаживаясь к столу.

— Да не надо нам ничего, баб Рая, — запротестовал Степик. — Мы не голодные, просто пришли к вам поговорить. А вы вот так сразу и стол накрыли…

— Да, в самом деле, — поддержал его Гарик, чувствуя себя крайне неловко. — Нам не хотелось бы вас стеснять. Просто наш друг роман пишет о белорусской глубинке, ну вот мы и приехали сюда пообщаться с людьми, на месте, так сказать…

— Ой, хлопцы, і пагаворым, і напішаце, а зараз во садзіцеся, паешце, зрабіце ласку бабе старой, а я вам для апетыту самагоначкі налью! — старушка отмела все возражения и, встав из-за стола, вышла в дальнюю комнату, вернулась с небольшой канистрой литра на три, доверху наполненной прозрачной жидкостью.

Степик присвистнул.

— Сама рабіла, во толькі ўчора выгнала. Вы не думайце, не прадаю я, толькі як жа адной без гэтага во? Вады хто прынясе — налью, сцежкі пачысцяць — дам выпіць, а дровы калолі па восені… Покуль пакалолі, во столькі і выпілі, ды яшчэ і грошай заплаціла… — объясняла она, скрывшись за цветастой занавеской, разделяющей кухню на две половины. А вернулась к столу с четырьмя рюмками. — З вамі за кампанію і я вып’ю, — сказала, усаживаясь за стол и разливая самогон.