Так вот, о содержании термина «оранжевая революция».

Обсуждаю это вовсе не потому, что считаю, что кто-то вскоре соорудит в России очередную бескровную революцию, как на Украине или в Грузии. Дело в другом. В необходимости связывать причину и следствие. Всегда связывать, в том числе и в этом вопросе. И как только начинаешь связывать, сразу обнаруживается, что «оранжевая революция» — это тезис и антитезис. Тезис в том, что это революция. А антитезис в том, что она бескровна («оранжевая», «розовая»…).

Однако бескровных революций не бывает. А если революция бескровна, то, значит, это не революция. Безглюкозный сахар… безбелковое мясо… бескровная революция… Если настоящая революция началась, то она может быть более или менее кровавой. Но не бескровной. Вулкан не может извергнуть из себя холодную лаву, которая ничего не подожжет и не подомнет. В противном случае это не вулкан, а фейерверк.

Так что же такое «бескровная революция»? Это — НЕ революция. Потому что революция предполагает наличие как минимум двух классов — нисходящего и восходящего, двух идеологий, двух автохтонных субъектов, борющихся за власть. Оба субъекта апеллируют к народу, предъявляя свой классовый интерес как общенародный и исторически перспективный. А также метафизически позитивный. В эту борьбу классов могут вмешиваться внешние силы (Австрийская и Британская империи в эпоху Великой Французской революции). Но не они проводят революцию. Ее проводят борющиеся классы в условиях их конкуренции за общенародную поддержку. Проводятся такие революции с целью решить нерешенные общественные проблемы (например, проблему ломки непроницаемых сословных феодальных барьеров, проблему политической свободы и так далее).

Конкурирующие классы, борясь за власть, просто не могут не лить кровь. У них общее пространство под названием «социальный верх», и в другое пространство («социальный низ») хозяин «социального верха» никогда добровольно не уйдет. А восходящему классу нужны освобожденные вакансии. Отсюда революционный террор и все прочее. Гражданская война, в том числе.

Главное условие, при котором возможна революция, — это реальная суверенность той территории, на которой возгорается революционный огонь. Даже интервенция тут ничего не меняет. Ибо интервенция посягает на суверенность, как на нечто имеющееся.

Если нужно добиваться суверенитета, то место революции занимает совершенно другой процесс, именуемый «национально-освободительная борьба». В рамках этого процесса (опять же при поддержке народа) все автохтонные восходящие классы борются за ту часть социального верха, которая занята колонизаторами. Поскольку колонизаторы должны открыть вакансии, то различные по своему качеству «ненизовые» автохтонные социальные силы могут объединиться. Но тогда все зависит от того, насколько бескровно уходит колонизатор, передавая суверенитет в руки автохтонных сил.

И, наконец, есть процессы, которые разворачиваются на территориях, суверенных де-юре и не имеющих суверенитета де-факто. Такая коллизия называется коллизией неявного внешнего управления.

Главный герой — это местный ставленник внешних сил, чаще всего из числа «чикающих» местных силовиков, прикормленных метрополией. Когда этот ставленник «выходит за рамки», перестает «ловить мышей», перебирает в чем-либо, и этим может вызвать настоящую национально-освободительную борьбу, его меняют.

Эта смена может быть абсолютно мягкой. Ему говорят в посольстве метрополии «уходи» — и он уходит.

Однако чаще всего так не происходит. Ставленник начинает проявлять норов или ссылаться на то, что у него есть команда и она не позволяет ему уйти. В качестве подтверждения каждого элемента данного в целом абстрактного описания можно привести массу конкретных исторических примеров. Но читатель и без меня это сделает.

Короче, добровольно такой «герой» не уходит. А организовывать большую заваруху (например, вторжение войск метрополии) почему-либо «не с руки». Либо у метрополии слишком много внутренних политических проблем… Либо нет желания обнажать коллизию внешнего управления… Тогда-то и осуществляются так называемые «бескровные революции», суть которых в том, что спецслужбы метрополии перекупают силовиков. Этот самый «чик», находящийся под зарвавшимся ставленником метрополии, вообразившим, что он настоящий автохтонный диктатор.

Затем те же спецслужбы (или силовики вместе со спецслужбами) выводят на улицы в целом небольшую и управляемую, но достаточно впечатляющую массовку. Если страна маленькая, то это 5—10 тысяч человек. А то и тысяча. Если страна большая, то это 200–300 тысяч человек (вплоть до миллиона). Но не более процента голосующего населения. А то и меньше.

Сама по себе эта массовка ничего не значит и ничего не может. Но ее сила не в том, что кто-то ее боится. А в том, что она дает подкупленным силовикам респектабельный предлог для фактического свержения диктатора. Силовики, получив иностранные деньги или обещания поддержки своих властных амбиций, начинают страшно любить народ и испытывать невероятное отвращение к пролитию его крови, хотя до этого не испытывали ничего подобного. Но иностранные деньги и обещания, а также угроза санкций по отношению к их вкладам и другой собственности, размещенным за границей (в основном, в метрополии), вызывают у этих представителей местного «чика» острый приступ гуманизма и сентиментальности.

И тогда отстраняемый диктатор оказывается тет-а-тет с выведенной на улицы возбужденной массовкой. Даже если массовка и невелика, она все равно больше одного усталого и брошенного человека, окруженного изумленными домочадцами и плохо ориентирующимися лакеями.

Если диктатор «не потерял нюх», он просто бежит. А если он потерял нюх, то начинает сопротивляться, используя свою очень хорошо прикормленную гвардию. По сути — феодальную банду. Эта банда почему-либо может начать стрелять. И ее пальбы совершенно достаточно для того, чтобы разбежалась массовка. Но тогда вмешивается та самая более широкая группа силовиков, которая (а) лучше держит нос по ветру, (б) меньше замарана, (в) больше вписана в элиту метрополии, и так далее.

Эта группа восклицает: «О! Диктатор проливает народную кровь! Чаша нашего терпения переполнена!» Будто бы диктатор раньше не проливал кровь при полном одобрении этой группы! Но раньше внешнего заказа на отстранение диктатора не было. А теперь он есть. Армия и внедворцовая часть спецвойск, получив приказ начальников, прикормленных метрополией, а также мзду от метрополии, спокойно и с удовольствием расстреливает дворцовую гвардию. А заодно и самого диктатора. (Другой сценарий — только диктатора. Третий — только гвардию. Но это частности).

Соответственно, управляемые извне перевороты на десуверенизированных по факту и суверенных юридически территориях — это не революции, а спецреволюции.

Отличие в том, что нет никакой классовой борьбы. Нет вообще автохтонного субъекта. Есть коррупция силовиков, а также наем и возбуждение некоей публики, готовой сыграть роль восставшего народа.

Мы называем подобные спецреволюции еще шоу-революциями.

Они могут быть абсолютно бескровными, если диктатор держит нос по ветру. И чуть-чуть кровавыми, если диктатор артачится и способен подвигнуть на то же самое свою гвардию, как бы она ни называлась.