class="p1">— На мне юни стоит. Ордерион сказал, что она испепелит любого, кто…

— Мне и Галлахеру твоя защита навредить не сможет, — перебила ее Хейди. — По крайней мере, в этом заверил нас Ордерион.

— Хорошо бы он и мне об этом сообщил, — пробурчала Рубин.

Хейди внезапно поморщилась и схватилась рукой за живот.

— В чем дело? — забеспокоилась Рубин.

— Не знаю, — сдавленно произнесла Хейди.

Испуг скрыть она даже не пыталась. Ее лицо мгновенно стало белее простыни.

— Хейди, что с тобой? — Рубин обеспокоенно смотрела на нее.

Внезапно принцесса пошатнулась и выронила из рук лампу. Стекло разбилось вдребезги, и горящее масло брызнуло по сторонам. Пламя чудом не перекинулось на платья обеих принцесс, заставив их отскочить в стороны. Хейди схватилась за живот и истошно закричала, падая на колени.

Рубин подлетела к ней, подхватила за плечи и оттянула подальше от огня.

— А-а-а-а! — голосила Хейди, пока Рубин пыталась дозваться ее, но та не отвечала.

— Только не это, — прошептала Рубин, которая роды на своем веку видела всего однажды.

Она подняла черную юбку платья Хейди и увидела, как по белому белью принцессы расползается огромное красное пятно. Рубин не знала, что ей делать. Не могла понять, чем может сейчас помочь. Хейди теряла ребенка… В муках. В боли. В бессилии. Лежа на каменном полу в склепе, где их с Рубин кто-то запер.

— Помогите! — закричала Рубин изо всех сил. — Кто-нибудь, прошу, помогите! Ордерион!!! — заголосила она, пытаясь призвать его, но кроме эха, ей никто не отвечал.

Хейди корчилась на полу несколько минут, пока не закрыла глаза и не провалилась в забытье. Ее губы посинели, а лицо странным образом изменилось, превращалось в застывшую восковую маску, принадлежавшую уже не Хейди.

— Открой глаза! — просила Рубин, склоняясь к лицу принцессы и стирая с него холодные капли пота. — Проснись, прошу тебя!

По гладким каменным плитам стало расползаться красное пятно.

— Нет… Нет-нет-нет, — Рубин затормошила принцессу, пытаясь привести в чувства. — Открой глаза! Умоляю, взгляни на меня!

Ужас происходящего охватил Рубин. Хейди умерла? Вот она была жива, они разговаривали, и принцесса периодически касалась рукой живота. А вот она уже лежит на полу в луже собственной крови и… выглядит иначе...

Рубин поднесла собственные руки к лицу и уставилась на ладони. У нее же есть дар. Где-то внутри, неподвластный воле, но все же есть. Так как его использовать сейчас, когда он столь необходим?!

Рубин прижала ладони к груди Хейди и закричала:

— Действуй! Давай!

Ничего не происходило.

— Прошу тебя, работай!

Ничего.

Слезы брызнули из глаз от беспомощности. У нее же есть дар… Есть дар…

— Хейди, заклинаю богами, живи! — прокричала Рубин, что есть силы, и вспышка света ослепила ее.

Тело мгновенно сомлело. Стало очень хорошо. Легко. Как будто Рубин выпила слишком много успокаивающей настойки и готова была провалиться в сон. А затем пришла боль. Она пронзила сердце тысячью осколками и подожгла его, словно масло из разбитой лампы. Ладони Рубин покрылись черными и сияющими золотым метками силы. Воздух перехватило на вдохе. Рубин вцепилась пальцами в шею, открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Она согнулась, продолжая раздирать ногтями шею. Несколько мгновений, и боль отступила, позволяя телу вздохнуть.

Рубин втянула в себя воздух, и вся засветилась. Снова стало хорошо. Спокойно и легко. Пальцы на руках покрылись чернью, а светящие метки силы вспыхнули, испещряя кисти знаками молний.

Рубин рухнула на пол возле тела Хейди и бессмысленно уставилась в темнеющий потолок.

— Ордерион… — прохрипела она, зазывая его с собой в темному, накрывающую взор. — Почему ты оставил меня… одну…

Мрак.

Глава 14

Ордерион

Они с Галлахером ходили по полю, усыпанному изуродованными трупами простолюдинов, воинов и деров, и старались держаться от отца и его помощников подальше.

Когда после завтрака он вызвал обоих братьев к себе, Ордерион и предположить не мог, что им предстоит отправится в путь и, преодолев горный перевал, оказаться на этом поле…

— Они по-разному одеты: на ком-то даже шубы накинуты, а на других — летние наряды, — Галлахер морщился, глядя на останки.

Брат кривил лицо крайне редко, но здесь, вне сомнений, повод был не только поморщиться, но и опорожнить желудок.

— И некоторые из них почти разложились, — добавил Ордерион, останавливаясь возле какого-то обезглавленного туремца. — Я насчитал минимум двадцать зальтийцев и еще с десяток ошони. Этот туремец первый, но боюсь, не последний.

— И что это все значит? — спросил его Галлахер.

— Что они пропали далеко отсюда и в разное время, но появились здесь одномоментно.

— Это я и без тебя понял, — зарычал Галлахер. — Ты объясни мне, почему все это происходит? Сказки о нечисти можешь отцу рассказать: он посмеется. Что ваш орден Повелителей силы натворил?

— Я не знаю, — покачал головой Ордерион. — И вообще не уверен, что орден имеет к этому отношение.

— А кто тогда? — напирал брат. — Только ваши с отцом собратья занимаются экспериментами с маной. Все остальные смертные живут своей жизнью и на последние седоулы покупают юни, которые вы создаете. Мне, конечно, знать все ваши секреты не положено, но я не дурак, Ордерион. Глаза и уши имею. Все это — он обвел рукой поле — из-за маны. Ей принадлежат все чудеса и загадки на Великом континенте. И орден точно имеет к этому отношение.

Ордерион промолчал, не желая развивать тему. Ни одно из королевств не станет обвинять в происходящем орден и повелителей силы маны. Инайей и Туремом правят члены ордена. У Ошони и Зальтии в королевской семье по отпрыску из ордена. Четыре королевства делят власть на большой земле, а орден потакает правителям, оберегая их покой друг от друга и собственных подданных. Безусловно, за седоулы и преференции, но все же каждый из королей и придворных знает, что ордену перечить не стоит: все равно проиграешь.

К ним подошел отец и со злобой взглянул на обоих.

— Я отдал воинам приказ всех собрать и закопать, — произнес он, зажимая нос рукой.

— А жители из других кроловеств? — вторил Галлахер. — Необходимо собрать тела и вернуть их…

— Много они нам тел вернули? — перебил его отец. — А теперь головой подумай! Что будет, когда мы трупы подданных