— Не надо, Целест. Свет привлечет внимание. Мы обезопасили дом как могли, но…

— Да какого…

Он осекся.

Совсем темно все-таки не было. Подсветка — «светлячки» в полу, искусственные свечи; один рыжеватый, как волосы Альена, блик капнул в лицо и глаза Элоизы; и Целест увидел, что глаза ее пусты и равнодушны, как два сердолика.

— Какого… — повторил Целест и шагнул к Элоизе и креслу. Кассиус опередил его, а Элоиза качнулась кукольно вперед, и обе ее руки упали ладонями вверх, похожие на мертвых птиц. Кассиус тесно обнял ее и улыбался из-за рыжей «вуали» чужих волос.

А Целест все же заглянул в кресло.

— Отец, — выговорил он. Всколыхнулась и тут же иссякла злость: отец. Не Верховный Сенатор. Не господин Альена.

Человек в кресле скрючился в неловкой позе. Угловатые худощавые плечи — вывернуты под неестественным углом — запястья связаны позади; Адриан Альена был рослым человеком — сын обогнал всего на пару дюймов, и, чтобы разместить в милом кресле-пуфики девичьей гостиной, пришлось выгнуть руки и ноги. С тем же успехом его могли запихать в багажник.

Верховного Сенатора, Владыку Виндикара — сколько еще тяжеловесных, как золотые слитки, определений — затолкали в кресло на манер складного манекена.

От этого зрелища Целеста бросило в озноб. Рядом покачивалась Элоиза, почему-то сгибая пальцы в кулак и снова разжимая их, а Кассиус обнимал ее и улыбался, и все чудилось розыгрышем — сегодня твой день рождения, тебе полагается пирог с глазурью, свечи и подарки. «Отключенная» (нет, только не это, я пошутил) сестра и связанный, словно курица перед закланием, отец.

Кассиусу оставалось протянуть серебряный ритуальный кинжал с костяной инкрустацией. Вместо этого, он улыбнулся:

— Мы же обещали все устроить.

Целест проглотил скользкий комок в горле.

— Что с Элоизой? — С отцом проще. Жив, только во рту кляп, отчего впалые щеки на узком лице гротескно вздулись. Возможно, травмированы суставы — он немолод. Но жив.

— Ты любишь сестру. Это хорошо. — Кассиус снова улыбнулся, и Целест подумал о мистиковых иллюзиях… если Рони шутит так, он надерет ему зад. Даром, что напарник и лучший друг.

— Что вы задумали? — Целест перевел взгляд от отца (не верю, мой отец был недосягаем, как божество; божество нельзя запихнуть в кресло и сложить вчетверо, вроде столика для пикника) на Кассиуса. — Что за гребаное дурацкое шоу?

— Ничего страшного, Целест. Ей ничего не угрожает, ты разве никогда не видел… воздействия? Рони тебе не показывал, что может мистик сделать с человеком? Не верю. Они все это делают. Если ты можешь взять чужие мозги и повернуть в них шестеренки, словно в заводных часах, обязательно воспользуешься…

Целест вспомнил клетку два-на-два, томное перемигивание нейтрасети, похожей на связку анаконд; растерянную улыбку: я вернул тебя в материнскую утробу.

Я хотел, чтобы тебе было хорошо.

— …Не понимаю, — сказал он, скривился. — Отец…

Тот разжал сухие голые веки. Седые ресницы похожи на

ломкий иней, и ледяным был взгляд — на Целеста и Кассиуса; будто хлестнули по лицу. Связанный и изломанный, Адриан Альена не утратил ненависти и презрения. Верховный Сенатор не ведает страха, не просит пощады.

— Касси, я не знаю, что…

— Тсс. — Стоило Целесту потянуться к связанному, как вельветовые пальцы обвились вокруг сливочнобелого и уязвимого горла Элоизы. Целест поднял ладони в жесте: сдаюсь. Скатилась на рукав капля крови — предательски выбился шип, прямо из мякоти венериного холма.

Кассиус надавил на трахею Элоизы, она дернулась, как младенец под подушкой, но не очнулась.

— Ты ведь понимаешь все, правда, Целест? Ты импульсивен, но не дурак. Я надеюсь.

— Предположим.

Целест предпочел бы одержимого — разумного одержимого в том числе. Честный бой, а не тихое бормотание Кассиуса Триэна (никогда не доверяй Триэнам), не прохлада где-то в голенях или в паху: что-делать-вашу-мать!? Он заставил себя смотреть на шип, а потом заставил его же спрятаться.

«Ты должен уметь нападать, но не нападать — важнее», — говорила Декстра.

Еще до того, как Магниты стали палачами. Еще до того, как…

— Где Вербена, и что ты задумал, Касси?

— То, до чего ты не сумел бы, Целест. — Губы его дрожали и блестели. Кассиус волновался. Казалось, он расплачется, вздумай Целест поддразнить его — «маменькиным сынком», «гребаным Триэном» или как-нибудь в подобном роде.

Руки дрожали тоже. На шее Элоизы — наверное, щекотно, если бы она чувствовала.

«Где он взял мистика?»

— Ближе к делу, Касси. Ты выгоняешь куда-то всю охрану, связываешь отца, зачаровываешь мою сестру — и твою невесту, между прочим, и… чего это за дешевый спектакль в честь новогодия?

— Магниты и люди должны объединиться. По-хорошему не получилось, Целест. — Кассиус улыбнулся.

В кресле глухо застонал отец — наверняка захлебываясь слюной и родовыми проклятиями. Эпидемия на Дом Триэнов, пусть каждого захватит одержимость… да-да, мы так и поняли.

Кассиус сморгнул, но фразу закончил:

— Ты должен убить отца, Целест. Мы подготовили все… даже аппеляцию к твоим возможным сомнениям. — И пригладил разметанные волосы Элоизы. — Но убить должен ты.

Целест кивнул. Переспросил:

— Почему я?

— Законы политики. Законы жанра. От тебя этого ждут, после сегодняшнего… выступления. Ну же, Целест, — это не преступление, это логичный поступок и логичное завершение… шоу.

Целест сдерживался. От… смеха. Хохот щекотал диафрагму, будто он наглотался гусиного пуха.

— Ты решил подставить меня, правда, Касси?

«Не доверяй Триэнам. Мать была права. А я дурак. Хы-ы, тоже — новость…»

Следом, лениво: почему Рони его не «прочитал»? Куда завернуло его чертовы мистиковы мозги?

— Подставить? Перед кем? — Кассиус поморщился, подопнул бутылку — та покатилась с глуховатым звуком, уперлась в кресло. — Все для Объединения, Целест. Ты убиваешь главную помеху, потому что это справедливо — Верховный Сенатор должен умереть от руки достойного. Например, своего сына.

В тот момент Адриан Альена грыз кляп. Целесту послышалось, лопаются нитки. «А толку? Он позовет стражей… и? Никого нет. Нас здесь трое — Элоизы тоже нет. И слава богам…»

Очень легко было — согласиться.

Целест ведь решил, что ненавидит отца. За дом-без-теней, за «Амбивалент — антинаучная вьщумка», за «молодой человек» и давешний позор на Площади Семи. За Вербену, в конце концов. Она старалась.

— Любишь ритуалы, Касси?

«Проклятье, я тяну время или куда?»